Владимир Успенский - Зоя Космодемьянская

— Горит! — стонал Павел. — Пить дайте!

Ему, естественно, отдали всю воду. По три глотка получили те, кто отправился в разведку, чтобы выяснить, какие деревни заняты немцами. В лагере осталась с больным Вера, остался Крайнов и еще Зоя с Алешей Голубевым. Молчаливый, исполнительный Алеша добывал кусочки льда в русле промерзшего ручейка. А Зоя разыскивала, где скопилось хоть немного снега, и осторожно сметала его в котелок. Собирала прямо-таки по снежиночке, по две. Скалывала тонкий ледок на замерзших лужицах в углублениях, в копытных следах. Часа за полтора — полный котелок. А подержишь над огнем — плещутся на донышке несколько глотков мутной воды. И пить их нельзя. Они — для больного. Для тех, кто вернется с боевого задания. Зоя облюбовала один участок неподалеку от лагеря, где росли старые сосны, а под ними — папоротник. Много развесистого папоротника. Вот ведь и морозы Уже были, земля присолена снежком, а большие резные листья зелены, как летом, лишь кое-где тронуты желтизной. Очень похоже это место на один из кварталов Тимирязевской лесной дачи, если пройти по Березовой аллее и за первым перекрестком свернуть влево. Там высятся величественные и стройные лиственницы Сукачева. Под ними — густой папоротник. В жаркие дни Зоя ходила туда с книгой. Устраивалась на пне — и никто ее не тревожил. Даже если близко человек пройдет — не заметит в таких зарослях.

Место, понравившееся ей, было низкое, сыроватое. В колее старой дороги, оставшейся после чистки леса, почти все лето держалась вода. Вот и здесь Зоя обнаружила давнюю заросшую колею. Пошла по ней, выкалывая кружевные ледышки, и набрела на промоинку, образованную, наверное, вешним ручьем. Где промоинка впадала в колею, на свалявшихся космах бурой травы намерзли сосульки. Скатывались капля за каплей, их и прихватывало.

Это была большая удача. Зоя принялась осторожно подрезать траву у самого основания сосулек. За несколько минут наполнила котелок травой со льдом. Еще столько же осталось. Да и дальше, может, попадутся такие стоки.

Бегом возвратилась в лагерь. Крайнов удивился: очень уж быстро!

— Повезло мне, — улыбнулась Зоя. — Внеочередной котелок.

— Внеочередной? — задумался Борис. — Ладно, — тряхнул он головой. — Вскипяти и раздели на шесть порций.

— Шесть?

— Милорадова и Булгина здесь. Вернулись. Скоро опять пойдут.

Повесив у костра котелок, Зоя поспешила в шалаш. Соскучилась по Клаве. Девушки переобувались. По их лицам Зоя поняла: разведка прошла неудачно. Спросила ласково:

— Устали?

— Очень, — вздохнула Клава. — А главное — обидно, до деревни дойти не смогли Метров двести осталось. Трое немцев колья какие-то рубят. И не обогнешь их — место открытое. Фрицы эти хуже баб — не столько работают, сколько языки чешут. Стоят, сплетничают. А мы больше часа в зарослях пролежали, замерзли совсем.

— Значит, есть немцы в деревне?

— Троих только видели. Командир говорит — а вдруг это залетные! Опять посылает.

— Может, мне попроситься с вами?

— Зачем? Мы, что ли, не справимся? — спросила Лида Булгина. — Своей работы тебе мало?

— Ой, котелок на огне! — Зоя выскочила из шалаша.

Дождавшись, пока вскипит вода, Зоя разлила ее в шесть кружек. На два пальца в каждой. Командиру, Вере, Алеше. Для Павла есть запас. А это — Клаве и Лиде.

Задумалась Зоя, провела сухим языком по шершавому нёбу. Так хочется пить, что даже спазмы в желудке. Опрокинула бы в рот все кружки! Но она-то ладно, она хоть сосульку погрызет в старом лесу. А Лида и Клава давятся сухарными крошками, проглотить не могут. Им ведь снова в путь, снова на риск…

Она решительно вылила свою воду в кружки подруг. Прибавилось на палец, у Клавы даже чуть больше. Осторожно отнесла кружки в шалаш.

— Вот, пока горячая.

— А сама?

— Я уже, — отвернулась Зоя. И поспешила уйти, чтобы не мучиться, глядя, как они пьют.

Взяла теплый еще котелок и быстро зашагала в тот лес, где по-летнему зеленел папоротник.

Утром заметно окреп мороз. Туч вроде не было, но в воздухе висела серая мгла, сквозь которую с трудом просвечивало хилое низкое солнце. Порой оно исчезало совсем, и тогда начинал падать снег: крупные хлопья оседали в безветрии вертикально, не кружась. Крайнов сказал, что это вымораживается влага. И еще он сказал: если по-настоящему ляжет снег, — а ему уже пора лечь, — то надо быть вдвойне и втройне осторожными, потому что теперь за разведчиками будут повсюду оставаться следы.

К полудню снега выпало столько, что его легко можно было собирать в котелок. Наконец-то все напились вволю.

Зоя и Вера сидели в шалаше, выбирали из вещевого мешка крошки, сортировали на две кучки. Слева — сухарные. Справа — желтоватые, похожие на мыло, мелкие кусочки взрывчатки. Сортировали очень тщательное Кто ее знает, как она действует, эта взрывчатка, если попадает в желудок. Живой, наверно, останешься, а болеть будешь — только этого сейчас не хватало…

Через вход в шалаш видны были молодые елочки, украшенные чистейшим снегом. И земля была девственно-белая, словно бы укрытая пуховым одеялом и заснувшая теперь на долгую зиму. Ни шороха нигде, ни птичьего писка.

Отряд, уменьшившийся еще на двух человек, отдыхал. Ночью из разведки не вернулись Клава Милорадова и Лида Булгина. Минули все сроки, а их нет, и теперь уж не осталось надежды на то, что они появятся. Зоя только и думала о своей милой доброй подруге. Что с Клавой? Где она? Успокаивало одно: бойцы, ходившие в разведку в соседние деревни, не слышали никакой пальбы. Может, Клава и Лида во тьме сбились с пути, не смогли разыскать лагерь и теперь скрываются где-нибудь или идут к фронту?

Вера Волошина тоже поглядывала на елки, на медленно оседавшие снежинки. Полные губы ее растягивала грустная улыбка.

— Ты что? — спросила Зоя.

— Так… Стихи вспомнила.

— А ты вслух.

— Ладно, — кивнула Вера и начала негромко:

— Это ты сама сочинила, да? — сразу поняла Зоя.

— Почему так думаешь? Слабые очень?

— Нет, читала как-то особенно! И настроение в них такое, наше…

— Я не сейчас, еще прошлой осенью написала. В лесу. До заморозков, до последней возможности за грибами ходила. Или гуляла просто.

— А будто вчера или даже сегодня, — Зоя подвинулась к Вере, дохнула на свои красные замерзшие руки. — Мне по ночам, когда согреюсь, теплые дни снятся. Словно мы с мамой на пригорке под солнцем среди цветов. И земляникой пахнет.