Иван Бенедиктов - Рядом со Сталиным

Как в таком состоянии Ежов мог заниматься делом Блюхера — уму непостижимо. Суть в том, что я, параллельно с работой в Большом театре, продолжал выполнять обязанности дежурного телохранителя. И когда Блюхер приезжал с Дальнего Востока в Москву, я постоянно сопровождал его. Жена Блюхера жила на Чистых прудах. Но там он редко бывал, предпочитая останавливаться в «Метрополе», где любил слушать цыганский хор, по ночам выступавший перед иностранцами.

Незадолго до ареста его вызвал к себе Ежов. Разговор длился часа полтора. Я просто сидел в приемной и то весь извелся. Наконец Блюхер вышел из кабинета, но тут же вернулся за позабытой фуражкой. Может быть, зря… Лишь один раз в жизни я слышал плохой отзыв об этом человеке прекрасной души. И вот его судьбу решало такое ничтожество…

По-прежнему подозревавший всех и вся начальственный аппарат НКВД требовал от рядовых сотрудников заведения новых дел на антисоветчиков. Только личный сотрудник для поручений Сталина генерал Румянцев неизменно критически относился к арестам, считая, что даже виновных в чем-то людей нужно просто вызвать и предупредить, чтобы не занимались пустой болтовней, не позорили советскую власть. До сих пор живы люди, которые благодаря ему избежали тяжких последствий. До сих пор они благодарны судьбе за встречу с умным и справедливым человеком.

Но мудрый Румянцев находился в Москве и даже в наркомате был, наверное, единственным с таким самостоятельным мнением. А по всей огромной стране судьбы повинных и невинных граждан решали тройки — секретарь обкома, председатель исполкома и начальник управления НКВД. Именно они ставили к стенке людей. По преданию, шефом троек был Каганович.

Где секретари горкомов и обкомов осуществляли действительное руководство, необходимый контроль, там людей зря не арестовывали. Убедительным примером тому служит принципиальность секретаря Сталинградского обкома А. Чуянова. Когда начальник НКВД Шаров и следователь Сац представили на утверждение список арестованных, подлежащих осуждению, Чуянов затребовал на ночь их дела и в результате пришел к выводу, что люди были арестованы без оснований, предложил освободить их. Тогда раздался грозный телефонный звонок из Москвы. Маленков разнес Чуянова за самоуправство. Тот мужественно стоял на своем. Возмущенный Маленков доложил все Сталину. Однако вождь не поддержал его. В итоге до и после войны у Чуянова сохранились со Сталиным хорошие деловые отношения.

Очень к месту здесь и воспоминания Главного маршала авиации А. Голованова, который однажды после доклада задержался. Сталин удивился:

— Вы что-то хотите спросить?

— Товарищ Сталин, а за что этот конструктор сидит в тюрьме?

— Говорят, за связь с иностранцами.

— Товарищ Сталин, вы верите этому?

— А вы верите?

— Нет, не верю!

— И я не верю. Всего хорошего.

В результате авиаконструктор был освобожден. Потом Голованов получил письмо от своего бывшего начальника Менсветова с просьбой помочь выбраться из заключения. При случае рассказал об этом Сталину, который спросил:

— Откуда он?

— Грузин. Из князей.

— Что-то я не слышал в Грузии князей Менсветовых.

Все равно Голованов попросил освободить его как арестованного необоснованно. Сталин все-таки уточнил:

— А вы уверены в невиновности Менсветова?

— Абсолютно!

Через некоторое время князь был на свободе и храбро сражался под командованием Голованова. После таких случаев плохо верится, что именно Сталин являлся инициатором ареста людей. Да к тому же без всяких на то оснований.

Однако самоуправство на местах и перегибы в органах НКВД были явными. Чуя, что пора за это держать ответ, Ежов стал всячески избегать Сталина. Тот звонит в наркомат — ему отвечают, будто нарком в ЦК. Запрашивает ЦК — слышит, что Ежов у себя или на даче. Лопнуло у вождя терпение. Послал полковника Кириллина с пакетом в Подлипки, наказав, чтобы Ежов сам расписался на конверте. Спасая шефа, это хотел сделать порученец Фатьянов. Но Кириллин был непреклонен. Ежов прочитал записку Сталина с вызовом на Пленум ЦК и помрачнел так, что озаботился даже сидящий рядом Фриновский, его заместитель по пограничной охране.

Пленум ЦК ВКП(б) состоялся в январе 1938 года. На нем выступал Сталин, осудив нарушения революционной законности со стороны НКВД, партийных организаций, наркомов и особых отделов Красной Армии. Ежов был снят. В НКВД развернулась ожесточенная критика, которой сегодня могла бы позавидовать любая гласность. Крыли, понятно, прежде всего начальство. По всей стране прошли бурные партийные собрания. Отовсюду решительно изгонялись клеветники, доносчики, подхалимы, карьеристы и прочая нечисть. В самом наркомате работала комиссия ЦК под председательством А. Андреева. В результате было освобождено от должности и отдано под суд тридцать тысяч следователей и других работников, причастных к беззакониям. Одновременно получили свободу сорок тысяч лишь военных. А всего было освобождено триста двадцать семь тысяч человек.

На многих расстрельных делах стояла подпись Хрущева, и многих людей он погубил из личной неприязни. Известна его ненависть к тем, кто хоть когда-то обидел его. В таком случае месть была неизбежна. Пусть даже через двадцать лет. Вот факты, которые существенно дополняют его облик.

Став в тридцать пятом году секретарем Московского горкома, Хрущев требовал поставить на свою машину правительственный сигнал, дать домой холодильник. Словом, обеспечить ему все соответствующие блага. Но Власик резонно возразил, что все это положено лишь члену Политбюро. Кто смел перечить всесильному тогда Хрущеву? Только принципиальный Власик. В 1952 году вместе с Берией Хрущев упек-таки его за решетку, а после освобождения поселил в коммуналку, где старик скончался от переживаний.

В октябре 1941 года по совету Маленкова и Берии Хрущев предложил Сталину для безопасности покинуть Москву. Верховный молча взял его под руку и вывел, точнее — выставил из кабинета. Разве это не оскорбительно?

Во время войны сын Хрущева от первой жены из Калиновки развлекался тем, что стрелял по бутылке, стоявшей на голове более младшего офицера. Кончилось это тем, что все-таки убил сослуживца. В результате остался без погон старшего лейтенанта и попал в штрафной батальон. В одном из боев сдался в плен. Без долгих раздумий немцы заставили его призывать красноармейцев по радио тоже сдаваться. Узнав об этом позорище, Сталин поручил партизанам добыть предателя. Его ликвидировали. Опережая роковой момент, Хрущев явился к Сталину с мольбой. Но бессердечный вождь отчеканил:

— Война есть война.

Как можно забыть подобное кощунство? А разве мог Хрущев забыть унижения, испытанные после бегства из-под Харькова, где он, член Военного совета Юго-Западного направления, бросил окруженные немцами войска и улетел в Москву? Еле-еле при помощи своих дружков отвертелся от суда Военного трибунала и целых полгода не показывался на глаза Сталину. Как только выдержал такое…