Мэтью Бжезинский - Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма

– Ереван? – прозвучал вопрос привлекательной женщины лет двадцати пяти. На груди ее элегантно скроенного форменного кителя оливкового цвета был приколот значок с российским триколором. – Откуда вы прилетели? – мило повторила она свой вопрос. Я ответил. – Сюда, пожалуйста, – она с щеголеватым щелчком повернулась на своих высоких каблучках.

Я быстро проскочил паспортный контроль и прошел таможенный досмотр без малейших осложнений. Вероятно, всякие задержки и проволочки, которым подвергались армяне и другие смуглые пассажиры, прибывшие с Кавказа, не предназначались для таких респектабельно выглядевших мужчин славянского типа, как я.

Часом позже Роберта и я уже въезжали в город, сидя на заднем сиденье «вольво», принадлежавшей ее компании, с шофером.

– Итак, что ты собираешься делать в этой новой Москве? – спросила она.

Я пристально вглядывался сквозь затемненные стекла «Вольво», ошеломленный теми гигантскими изменениями, которые представали перед моим взором. Мы мчались по Ленинскому проспекту – широкой, с восьмирядным движением улице, по сторонам которой стояли все те же уродливые здания, запомнившиеся мне еще пять лет назад.

Однако теперь они мерцали неоновыми огнями, привлекая мой взгляд к бесконечным рядам импортных товаров, выставленных в витринах подновленных магазинов на первых этажах.

Финская мебель, товары французской моды, образцы итальянских изделий из мрамора, посуда, джинсы известных брендов, стереотехника, приспособления и устройства для домашнего хозяйства купались в мягких ласкающих лучах галогеновых светильников. Хотя было уже почти девять часов вечера и в городе продолжал свирепствовать снежный буран, большинство магазинов были открыты. Покупатели, закутанные от ветра и снега, упорно скользили среди тропинок на тротуаре и наполняли свои большие фирменные пакеты (похожие на те, из-за которых киевляне устраивали поединки), сторонясь миниатюрных снегоочистителей, расчищающих в сугробах узкие тропинки для людей, идущих в соседний магазин.

Проспект кишел автомобилями. Рейсовые автобусы в основном были коммерческими. Один из них, окрашенный в розовый и фиолетовый тона, рекламировал коллекцию последних моделей кукол Барби компании «Маттел». Другой нес на себе красные и синие корпоративные цвета компании «Пепси». У третьего на борту красовалось изображение белоголового малыша, который откусывал от огромного яйца «Киндер-шоколад». Текст внизу обещал родителям игрушку-сюрприз, которая находится внутри каждого немецкого удовольствия, защищенного торговой маркой.

Тевтонское присутствие было весьма весомым. «Мерседесы», БМВ и «ауди» рычали у каждого перекрестка. Это были не какие-нибудь подержанные модели, которые восточноевропейские граждане обычно покупали в Берлине или в Амстердаме, а новые авто, прямо с завода. Рекламные щиты предлагали разные немецкие товары, тренажеры для физических упражнений, звуковую автосигнализацию, превознося немецкое качество. Немецкая государственная авиакомпания «Люфтганза» всячески восхваляла удобства полета пассажиров в бизнес-классе.

Размах преобразований в Москве ошеломлял. Трудно было поверить, что это – тот самый город, который мне довелось видеть в 1992 году, когда в такое же вечернее время на улицах не было ничего, кроме темноты и мрака. Мы проехали мимо группы современных строений из стекла и стали, украшенных светящимися логотипами «Альфабанка», банка «Мост» и «Инкомбанка». Роберта пояснила, что все эти банки – частные гиганты, обладающие огромной финансовой мощью. У входа в один из них ярко светилось большое электронное табло, на котором крупными красными цифрами указывался обменный курс рубля. Судя по нему, один доллар обменивался сейчас на 5,2 рубля. Рубль окреп и набрал силу, ведь когда я был здесь последний раз, один доллар обменивали на двести рублей. Роберта сказала, что после пяти лет падения русская валюта стала держаться на постоянной отметке, причем настолько стабильно, что Кремль посчитал возможным отбросить все эти глупые нули на банкнотах, которые появились в годы гиперинфляции.

По мере приближения к центру города поток транспорта несколько уменьшился. Из окна машины я увидел выполненную в стиле социалистического реализма устремленную ввысь стальную фигуру, увековечивающую первый космический полет Юрия Гагарина. На другой стороне проспекта, перед беломраморным зданием Центрального банка, на покрытом снегом пьедестале возвышалась бронзовая статуя Ленина высотой с трехэтажный дом. Сбоку от отца революции находилось желтое здание, в котором можно было перекусить в любое время суток. Здание было искусно подсвечено неоновыми огнями и как будто сошло с почтовой открытки, рекламирующей поездку по старому маршруту автобуса 66. На этой же открытке рекламировались и особые тарталетки с сыром для филадельфийского бифштекса. Обед доставлялся в готовом виде в грузовом контейнере прямо из Флориды, чудесным образом появляясь по утрам прямо к подножию Ленина.

«Что бы он со всем этим сделал?» – подумал я. Во всей коммерческой деятельности на улице, названной в его честь, был некий элемент иронии. Невольно возникала мысль: а почему его имя все еще значилось на табличках этой улицы? Разве коммунизм не был развенчан и лишен доверия?

– Не так просто расстаться с богом, – пояснила Роберта. – Для многих русских Ленин стоял за всем, чем гордились в Советском Союзе, например, победой над США в космической гонке. Они не винят его за все, что было неправильным в коммунизме.

Ее ответ удовлетворил меня не полностью.

– А что думает Володя по этому поводу?

При упоминании его имени голова водителя вскинулась вверх, и он стал внимательно прислушиваться.

Международная финансовая корпорация – МФК, более известная как подразделение Всемирного банка, обладала дипломатическим статусом в России и имела в своем распоряжении парк автомобилей с шоферами для своих штатных сотрудников. Володя начал работать в автомобильном картеле МФК после многолетней и безупречной службы шофером дипломатической миссии США в Москве, где в его обязанности входило даже иногда возить такого вооруженного пассажира, как Ясир Арафат.

Услышав перевод моего вопроса, Володя, пожав плечами, уклончиво ответил:

– При таком большом количестве автомобилей стало трудно ездить. Зачем же еще осложнять обстановку и вводить людей в заблуждение новыми названиями улиц?

Состояние уличного движения в Москве рано или поздно становилось обычной темой любого разговора. Широкие улицы первоначально проектировались главным образом для общественного транспорта, военных парадов и всякого рода политико-пропагандистских демонстраций и маршей. Положение еще более усложнилось, когда какой-то маньяк из горсовета нанес на карту города такие маршруты движения транспорта, в которых вообще не разрешались левые повороты. Причиной этому, как говорили, послужило столкновение машины члена Политбюро с другой машиной, совершавшей левый поворот.