Патрик де Фюнес - Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои!

— Он унизил меня прилюдно!

— Напрасно нервничаешь, малышка. Рано или поздно Боженька отомстит за нас!

И действительно, пьеса провалилась. Более того: спустя десять лет уже Жан Мейер умолял отца дать ему маленькую роль в «Разине». И тот согласился.

— Видишь! Вот ты и отмщена! — шепнул он маме на ухо.

В то самое время Эльвира Попеско, возглавлявшая «Театр де Пари», решила предложить Луи де Фюнесу, о котором стали много говорить, роль в пьесе ее любимого автора Анри Бернштейна.

— Послушайте, мадам, мой муж достоин играть на большой сцене! — воскликнула мама, узнав, что спектакль предназначался для малой.

— Вас не спрашивают! Учить меня вздумали? Вопрос решен — он будет играть в малом зале, — ответила дама, внезапно превратившись в солдафона.

Видя, что ее окрик не произвел на маму впечатления, она добавила:

— У вас хоть хватает времени заниматься любовью?

— Можете не беспокоиться на этот счет!

Директриса молча повернулась и вышла из комнаты. Прождав ее некоторое время, мама тоже удалилась.

Спустя десять лет родители отправились на премьеру в этот театр. Широко улыбаясь, Эльвира Попеско встретила их на лестнице.

— Теперь я предлагаю вам большой зал! — с радушным видом сказала она отцу.

Но тот не удостоил ее ответом.

В те годы его партнерами на экране были такие великие актеры, как Фернандель и Мишель Симон, с которыми он раскрывал все новые, неожиданные стороны своего таланта. Однако продюсеры с их косыми взглядами навязывали ему в качестве партнерш огромных полных женщин: по их мнению, так было смешнее. Мама не любила, когда ее мужа ставили в глупое положение. Она внимательно следила за его карьерой и добивалась, чтобы к нему относились в соответствии с его рангом. Так, она настояла, чтобы его перестали называть Фюфю. И для одних он стал господином де Фюнесом, для других — Луи.

Но она не переставала сетовать:

— Луи, надо чтобы твои жены на экране были элегантными и красивыми. На кого ты похож рядом с Жоржеттой Анис и ей подобными? Они прекрасно играют, но обесценивают тебя.

Это замечание оправдало себя в «Оскаре», еще на театральной сцене, в 1959 году. Мария Паком выглядела очень достойно в роли госпожи Барнье. Ее игра придала иной общественный смысл роли моего отца. Зритель увидел его другими глазами, и с тех пор приключения его героев стали еще забавнее. Так мама сделалась его «свахой» и принялась искать актрису, обладающую хорошими манерами и индивидуальностью.

С Клод Жансак она подружилась в 1952 году во время съемок «Жизни честного человека» Саша Гитри. Клод была замужем за Пьером Монди, и ее очень смущали ухаживания исполнителя главной роли Мишеля Симона, который пытался заручиться поддержкой моих родителей. Со своей стороны и она попросила их о помощи. Все эти маневры вызывали безумный смех на съемочной площадке. Так мама обнаружила редкую жемчужину.

— Вот кто будет твоей женой! — объявила она отцу.

Их содружество началось в 1967 году во время съемок экранизации «Оскара», а затем продолжалось практически во всех картинах. Они выглядели идеальной парой, причудливой и забавной. Клод Жансак никогда не докучала ему капризами и личными неурядицами. Она была, как говорится, отличной подружкой и никогда не мнила себя мадам де Фюнес ни на студии, ни в жизни. Не стараясь бессмысленно тянуть одеяло на себя, она играла просто и легко. Как прежде с Бурвилем, отец расслабился, и его творческие находки стали еще ярче.

Дорога из Парижа в Нант, где мы проводили часть наших каникул, была долгой. Я приближался к совершеннолетию, и мои воспоминания достаточно ярки, несмотря на прошедшие годы. Нас пригласили к тете Мари, воспитавшей маму после безвременной кончины ее родителей. Замок в стиле Людовика XIII с его 350 окнами возник перед нами после шести часов пути в машине с папой за рулем. Перспектива пожить тут целый месяц делала нас снисходительными к его талантам шофера. Через несколько дней, к его великому огорчению, ему предстояло покинуть нас и отправиться на съемки. Возможность побыть с нами значила для него больше, чем профессия. Но ведь ему надо было зарабатывать на хлеб!

Владения тети примыкали к городку Клермон-сюр-Луар, возвышавшемуся над рекой к востоку от коммуны Селлье. Справа от главного здания замка из розового кирпича и туфа находилась ферма, а слева — огород с оранжереей, ставшей любимым местом отдыха отца, разводившего там цветы. Поднимая клубы пыли, способные скрыть гостей от хозяев при въезде на главную аллею, мы все же успели издали разглядеть статную фигуру тети Мари на крыльце рядом с уже приехавшими родственниками, среди которых была и тетя Жанна. Ритуал, сопровождавший наш приезд, был неизменным: чай и хлеб с вареньем подавались в одном из помещений фасада, откуда открывался дивный вид на Луару и на расположенную рядом оранжерею с ее дурманящими ароматами и гнездами ос, готовых тотчас бросить против нас свои эскадрильи…

От нас требовался краткий отчет о путешествии. То, что мы добрались до места, несмотря на поломки и ошибочно выбранное направление, было просто чудом. Ничуть не смущаясь, отец красочно и остроумно описывал нашу поездку. В то время еще не было автострад, и мы часто подолгу плутали. Не спуская глаз с карты, мама руководила отцом, который не скрывал отчаяния перед выпавшими на его долю сложностями и упорствовал в своих ошибках с каким-то разрушительным фатализмом.

— Луи, мы пропустили развилку!

— В таком случае я поеду прямо!

— Надо свернуть направо…

— Нет, поеду вперед!

— Послушай, так мы въедем в лес!..

— Плевать! Пересечем всю Францию и вернемся назад!

Через двадцать километров он все-таки спрашивал дорогу у прохожего и делал разворот обратно. Бессонная ночь не облегчала его задачу: словно ребенок перед Рождеством, он так радовался поездке в Клермон, что накануне не мог уснуть. Потешив всех своими признаниями в упрямстве, он начинал расспрашивать о соседях. Не только из уважения к тете Мари: он искренне интересовался здоровьем тех, кто любил фермеров, господина кюре, управляющего поместьем Александра а надеялся завтра же навестить всех.

В течение тех немногих дней, что он проводил здесь с нами, вдали от студий и театра, ему нравилось окружать себя приятными людьми. Благодарный за теплый прием, оказанный ему семьей нашей мамы в те трудные времена, когда он еще играл на рояле в ночных барах отец платил им тем, что развлекал теток и гостей, вникая в малейшие детали их жизни.

Нас каждый год селили на втором этаже в одних и тех же комнатах с видом на Луару. Вместе со мной отец предвкушал радость от возможности снова увидеть те места, которые я покинул год назад. Они сохранили те же запахи и то же очарование: чердак с чучелами животных, которых я боялся, бильярдную, кухню с деревянным ледником и плитой, ферму и хлев, конюшню, где стояли две коляски — их запрягали для поездки на деревенский праздник… Мы совершали этот короткий обход, чтобы убедиться в том, что все на месте. Изменился только огород, где мы обнаружили новые грядки горошка и салата-латука. Отец указывал на помидорные и дынные всходы, на малинники, по пути мы срывали несколько инжирин, изгибами которых он любовался на просвет, как винодел, разглядывающий цвет своего вина.