Бенджамин Франклин - Жизнь Бенджамина Франклина. Автобиография

Тогда же я открыл небольшую лавочку писчебумажных принадлежностей, в которой продавались всевозможные бланки — самые безупречные, какие когда-либо у нас появлялись.

Была у меня и бумага, пергамент, книги для торговых записей. Мне помогал в этом деле мой друг Брайнтнал. Некий Уайтмэш — наборщик, с которым я познакомился в Лондоне, прекрасный рабочий, теперь приехал ко мне и аккуратно и усердно работал со мною. Кроме того, я взял ученика — сына Аквила Роуза.

Я начал постепенно выплачивать свой долг за типографию. Для того, чтобы обеспечить мой кредит и репутацию как торговца, я старался не только быть трудолюбивым и бережливым в действительности, но и избегать всякого внешнего проявления противоположных качеств. Я одевался просто, и меня никогда не видели в местах праздных развлечений. Я никогда не занимался ужением рыбы или охотой; книга, правда, иной раз отрывала меня от моей работы, но это случалось редко и оставалось незамеченным, так что не вызывало сплетен. Чтобы показать, что я не брезгаю своим делом, я иногда привозил домой бумагу, купленную мной в магазине, на тачке. Я слыл трудолюбивым и преуспевающим молодым человеком, аккуратно платящим по счетам. Купцы, ввозившие канцелярские принадлежности, просили у меня заказов; другие предлагали снабжать меня книгами, и дела моя шли прекрасно. Между тем дело Кеймера с каждым днем все более приходило в упадок, кредит его уменьшался, и, наконец, он вынужден был продать свою типографию, чтобы удовлетворить кредиторов. Он уехал на Барбадос и прожил там несколько лет в очень плохих условиях.

Его ученик Давид Гарри, которого я обучил, когда работал вместе с ним, купил материалы Кеймера и обосновался на его месте в Филадельфии. Вначале я опасался сильной конкуренции со стороны Гарри, так как его друзья могли ему в этом помочь и были в этом заинтересованы. Поэтому я предложил ему товарищество, которое он, к счастью для меня, с презрением отверг. Он был очень горд, одевался джентльменом, жил на широкую ногу, предавался развлечениям и удовольствиям за границей, залез в долги и запутал свое дело, которое вскоре пришло в упадок. Ему ничего не оставалось, как последовать за Кеймером на Барбадос, захватив с собой типографию. Там этот ученик нанял своего бывшего хозяина в качестве подмастерья; они часто ссорились, и Гарри постоянно был по уши в долгах. Наконец, он был вынужден продать шрифты и вернуться к сельскохозяйственным работам в Пенсильвании; человек, который купил их, нанял работать с ними Кеймера, который умер спустя несколько лет.

Теперь единственным моим конкурентом в Филадельфии остался старый Бредфорд, богатый и состоятельный человек; типографским делом он занимался мало и небрежно и не слишком о нем беспокоился. Однако, поскольку он заведовал почтовой конторой, его считали лучше информированным. Его газета считалась более подходящей для помещения объявлений, чем моя, и потому она всегда получала значительно больше объявлений, что было очень выгодно для него и убыточно для меня. Дело в том, что хотя в действительности я получал и рассылал газеты по почте, широкой публике это не было известно, ибо то, что я посылал, развозилось подкупленными мною конными почтальонами, которые получали мои материалы тайным образом, так как Бредфорд был настолько жесток, что запрещал делать это, к крайнему моему возмущению. Я находил его поведение настолько низким, что впоследствии, оказавшись в его положении, старался никогда ему не подражать.

Я продолжал столоваться у Годфрея, занимавшего с женой и детьми часть моего дома и имевшего один прилавок в моем магазине для продажи своих изделий из стекла, впрочем, он работал мало, ибо всегда был поглощен своими занятиями математикой. Миссис Годфрей задумала женить меня на дочери своего родственника. Она заботилась о том, чтобы мы часто встречались, пока я со своей стороны не начал серьезно ухаживать за этой девушкой, действительно обладавшей большими достоинствами. Родители поощряли меня, приглашали то и дело на ужин, оставляли нас наедине, пока, наконец, не настало время объясниться. Миссис Годфрей занялась нашим маленьким договором. Я сообщил, что ожидаю получить за дочерью ее родственника сумму, достаточную для уплаты оставшейся части долга за типографию, не превышавшей в то время, я думаю, ста фунтов. Она передала мне, что у них нет столько свободных денег. Я сказал, что они могут заложить свой дом. Через несколько дней последовал ответ, что они не одобряют этого брака, что, наведя справки у Бредфорда, они узнали, что типографское дело недоходное, что шрифты быстро изнашиваются и приходится покупать новые, что Кеймер и Давид Гарри потерпели один за другим неудачу и меня, вероятно, вскоре постигнет та же участь. Поэтому мне было отказано от дома, а дочери запрещено выходить на улицу.

Не знаю, было ли это действительно переменой мнения или только уловкой, рассчитанной на то, что наша взаимная привязанность слишком велика, чтобы я мог пойти на попятный, и мы поэтому поженимся тайком, так что они смогут давать или не давать нам средства по своему усмотрению. Но я заподозрил этот мотив, возмутился им и больше не ходил в этот дом. Позже мисисс Годфрей принесла мне более благоприятные известия об их настроениях и пыталась снова наладить отношения, но я заявил, что безоговорочно решил никогда не иметь ничего общего с этой семьей. Это решение не понравилось Годфреям. Мы поссорились, и они уехали, оставив мне весь дом. После этого случая я решил больше не пускать жильцов.

Но это событие заставило меня серьезно подумать о женитьбе. Я огляделся вокруг и попытался завести в нескольких местах знакомства, но вскоре столкнулся с тем обстоятельством, что, так как типографское дело всюду считалось неприбыльным, я не мог рассчитывать получить за женой деньги, — разве только за такой, которая меня не устраивала в других отношениях. Между тем неукротимые страсти юношеского возраста часто толкали меня на связи с женщинами легкого поведения, которые встречались на моем пути, что влекло за собой известные расходы и большие неудобства, а также постоянную угрозу моему здоровью, особенно меня страшившую, хотя, к моему величайшему счастью, я избежал этой опасности.

Я продолжал поддерживать дружеские отношения с семейством Ридов — моими соседями и старыми знакомыми. Все они были ко мне расположены еще со времени моего первого пребывания в их доме. Меня часто приглашали и просили моего совета в делах, в чем я иногда был им полезен. Печальное положение бедной мисс Рид возбудило во мне жалость. Она была обычно в подавленном настроении и избегала общества. Ее редко видели веселой. Я считал свое легкомыслие и непостоянство во время пребывания в Лондоне главной причиной ее несчастья, хотя ее мать была настолько добра, что считала свою вину больше моей, так как она воспрепятствовала нашему браку до моего отъезда в Лондон и уговорила ее выйти за другого в мое отсутствие. Наше прежнее взаимное чувство пробудилось вновь, но теперь существовали большие препятствия нашему браку. Фактически ее брак считался недействительным; говорили, что первая жена ее мужа проживает в Англии, но это нелегко было доказать из-за дальности расстояния. Имелось сообщение о смерти ее мужа, но оно не было вполне достоверным. Затем, даже если бы это было так, он оставил много долгов, уплату которых могли бы потребовать от ее второго мужа. Однако мы пренебрегли всеми этими трудностями, и я женился на ней 1 сентября 1730 года. Ни одно из наших опасений не сбылось. Она оказалась хорошим и верным другом, много помогала мне в обслуживании магазина, мы вместе трудились и всегда старались сделать друг друга счастливыми. Так я, насколько смог, исправил эту большую ошибку.