Михаил Ольминский - В тюрьме
- Название:В тюрьме
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Молодая гвардия
- Год:1956
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Михаил Ольминский - В тюрьме краткое содержание
Книга «В тюрьме» дает представление о нравственной и моральной закалке, которую проходили в тюремном заключении люди, подобные М.С. Ольминскому. Она раскрывает перед нами душу революционера, мир его чувств и волнений, захватывающий ход его борьбы за свою личность, сохранение ее для будущей борьбы.
Эта книга принадлежит к числу тех литературных произведений, которые, казалось бы, сама жизнь исторгает из души человека, раньше даже, может быть, и не подозревавшего у себя писательского дарования.
К стойкости, к воспитанию воли призывает книга М. С. Ольминского.
В тюрьме - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Именно такое состояние реакции овладело мною к 15 мая. В этот день была коронация, и ждали обычного манифеста. Я знал, что хотя по смыслу манифеста имею право на сокращение, однако надеяться не на что…
Именно от нас требуется подача особого прошения в применении манифеста. До ареста не приходилось обсуждать вопроса о подобном прошении. Но как только сказали: «Подайте прошение о применении к вам манифеста», – тотчас стало ясно, что прошение это должно служить департаменту полиции для отделения раскаивающихся и случайных от нераскаянных и убежденных. Таким образом, подача прошения была бы актом предательства по отношению к товарищам. В конце концов манифест создал лишь почву для тяжелого расхождения с теми из близких людей, которые смотрели на дело по-обывательски: они до конца не могли понять, как это человек отказывается от сокращения срока из-за пустой, как им казалось, формальности.
В день коронации обед подали в 6 часов утра. Через полчаса стали выкликать бесконечный список номеров камер, из которых заключенные подлежат освобождению. Я знал наизусть номера камер с политическими – ни один не попал в список. Послышался топот двухсот арестантов, выходивших в контору, и внутри тюрьмы все замерло. Через окно назойливо вливалось праздничное гудение колоколов. Вследствие раннего обеда представление о времени спуталось, и день тянулся бесконечно. Заканчивая этот день, я не подозревал, что впереди еще будет много таких же тоскливых, мучительных дней и что сколько-нибудь прочного примирения с своим положением придется ждать так долго.
После коронации из четырех этажей тюрьмы остались занятыми только два. Впрочем, летом всегда тюремное население уменьшается. На прогулки в летние месяцы водят и до обеда и после обеда по получасу. Начальство частью разъезжается в отпуск (в том числе и надзиратели), частью по дачам, откуда реже, чем зимой, является в тюрьму. Всюду идет ремонт, начинается работа на тюремном огороде, – все это тоже отвлекает часть надзирателей, так что число наблюдающих во время прогулки сокращается до двух или трех. Поэтому легче перекинуться словом или вообще позволить себе вольность. С осени начинается подтягивание, которое усиливается особенно к рождеству и к пасхе: усиление строгостей, как оказалось, объясняется боязнью потерять праздничную награду.
Лужайка на дворе манила своим ковром из полевых цветов. Хотелось лечь в эту густую зелень или хоть пройтись по траве свободно, рука об руку с товарищем, который гуляет на расстоянии полукруга от меня. Мне удалось сорвать немного цветов незаметно от надзирателя. Когда же зелень и цветы упали под ударами беспощадной косы, я успел, воспользовавшись оплошностью надзирателей, утащить клок душистого сена и вложил его в жесткую соломенную подушку.
Когда прогулка прекращалась, я часто стоял у окна и наблюдал опустевший двор, которым спешили овладеть голуби, воробьи и галки. На минуту их спугивали арестанты, идущие на работу или с работы.
Нужно заметить, что, кроме четырех этажей с одиночками, есть еще нижний коридор с общими камерами. «Общие» – это те же одиночки, только с решетчатой дверью; разговаривать через дверь не запрещается. Здесь сидят краткосрочные (до трех месяцев); они исполняют совместные работы;- чистят двор и улицу, колют и носят дрова, работают на огороде (где-то за городом), в кухне, прачечной, кузнице, по ремонту зданий и т. п. Утром они «выходят на двор и разбиваются на партии перед моим окном, затем расходятся – каждая партия со своим надзирателем. Надзиратели-мастера кричат:
– Становись тут. Плотники. Четыре человека всего? Где номер двадцать один?
– Ему завтра выходить.
– Эй, дай номер шестьдесят восемь.
– У него уже койка открыта.
– Болен? Ну чорт с ним. – Раздается общий смех. Один из арестантов говорит:
– Хорошо здесь! И хлеб… и костюм!
– Здесь поработаешь, на воле поневоле воровать пойдешь, – замечает другой, вызывая новый взрыв смеха. Опять слышатся крики надзирателей:
– Садовники! Лопату бери!
– На набережную-то?
– Улицы не нужно поливать: дождь был.
– Но, с метлами, приступи! Тут мусору много, заметай!
В числе мусора много хлебных корок и кусков просмоленного каната. Канат выдается в одиночки по весу, пенька принимается без взвешивания. Щипать пеньку – самая скверная и худо оплачиваемая работа; для облегчения ее более твердые части каната вылетают по ночам за окно.
Надзиратель с длинной, слегка посеребренной бородой молча подходит к кучке арестантов, приподнимает в знак приветствия фуражку, и рабочие, весело переговариваясь, без всякой команды отправляются на работу. Напротив, заведующий ремонтными работами Андрей Алексеевич, человек с красным, нервным лицом, все время ругается и суетится:
– Стекла.возьми! Слышите, что ль, носилки забирай, богадельня проклятая. Пше-ел! Кисть забыл? Анафема! Окаянная душа!
Далее идут уже непечатные ругательства, выкрикиваемые изо всей силы. Вдруг он видит, что арестанты, уже приступившие к исправлению мостовой на дворе, недостаточно высоко замостили выбоину.
– Бугро-ом! Сволочи этакие! Делаете – потом переделывать. Бродяги! Что над вами – стоять нужно? Где штукатуры? Пошел.
На последнем слове голос его уже понижается. Ругателей такого сорта, людей с развинченными нервами, иногда можно встретить среди офицеров, которых один вид безответного подчиненного приводит в неистовство. Арестанты в целом народ далеко не безответный, но перед Андреем Алексеевичем они молчат. Вопреки первому впечатлению, он один из лучших мастеров по отношению к арестантам и сам по себе человек добрый.
Арестанты говорят:
– В общих лучше сидеть: кому супа не хватает – от других добавляют; разговариваем, смолим…
– Разве в общих дозволяется?
– Конечно, если найдут при обыске, то поругают или табаком накормят. Это ничего!
– Откуда же берете?
– Уходящие через ограду бросают в условленном месте. Теперь стали строго смотреть за этим: один успел поднять две пачки табаку и спички, да Андрей Алексеевич заметил. Хорошо еще, что он такой: поругает и забудет сейчас.
Из моей камеры можно отчасти наблюдать и за тем, что происходит внутри тюрьмы. Утром надзиратель произносит: «Здравия желаю», – значит, уже пришел помощник. Свистки поминутно вызывают коридорных надзирателей, и затем слышится команда: «Номер пятьсот тридцать один, в ванну! Дай девятьсот двадцать семь в контору! Приготовь на прогулку седьмое (отделение)! Эстонцев в церковь!» и т. п.
Кстати укажу, что, кроме упоминавшихся мною раньше, в тюрьме практикуются ремесла: сапожное, портняжное (в том числе и шитье белья), столярное, токарное и кузнечное. Плата бывает поденная и сдельная; в последнем случае арестант получает в свою пользу две пятых заработка. Все решительно работы арестантов на тюрьму оплачиваются. Например, коридорный служитель, разносящий обед и кипяток, получает 2 рубля 50 копеек в месяц. Обучением ремеслу тюрьма не занимается; каждый делает то, чему успел обучиться на воле. Многие арестанты добровольно работают в неурочные часы и по праздникам. Мне не раз приходилось слышать от неграмотных арестантов, работающих только в урочные часы, что праздники проходят медленнее и тоскливее будней. В то же время для многих, особенно для интеллигентов, имеющих книги, обязательная работа в течение целого дня является причиной постоянного раздражения.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: