Владлен Логинов - Владимир Ленин. Выбор пути: Биография.

И наконец, третий слой — масса низших слоев пролетариата. Да, социалистическая пресса и политическая агитация пока недоступны им. Они участвуют в движении, лишь исходя из сиюминутных интересов. Они тоже пытаются понять причины своего бедственного положения, но в силу своей неразвитости вполне могут попасть «на удочку любой подачки со стороны правительства и буржуазии». Однако «поддерживать среди низших слоев рабочих политическое невежество», подлаживаться к ним, «сводить все движение к интересам минуты — значит спекулировать на неразвитости рабочих, играть на руку их худшим страстям» 4 .

«Пока «Рабочая мысль», — писал Ульянов, — приспособляясь, видимо, к низшим слоям пролетариата, старательно обходила вопрос о конечной цели социализма и политической борьбе, но не заявляла о своем особом направлении — многие социал-демократы только качали головой, надеясь, что с развитием и расширением своей работы члены группы «Раб. мысли» сами легко освободятся от своей узости. Но когда люди… полезно трудившиеся до сих пор над бочонком меда, начинают с «публичным оказательством» вливать в него ковши дегтя, — тогда мы должны решительно восстать против этого попятного направления!» 5

Таким образом, острота ситуации определялась не только тем, что с расширением движения в него все более втягивались наименее сознательные слои рабочих, но и тем, что среди причислявших себя ранее к социал-демократам также началась глубокая идейная дифференциация, неизбежно сопровождавшаяся и организационным разладом.

Сторонники «экономизма» либо брали в свои руки руководство существовавшими социал-демократическими организациями, либо шли на раскол и создавали свои группы. Так было в Петербурге и Москве; в Центральном промышленном районе — Иваново-Вознесенске, Ярославле, Костроме, Твери, Туле; на Урале — в Перми, Екатеринбурге; на Кавказе и в Западном крае. Идейный и организационный разброд охватил почти все районы страны 6 .

В социал-демократической среде начался, как заметил Ульянов, процесс естественного «выветривания». Неожиданностью он не был. «Что «выветривание» есть и будет, — писал Владимир Ильич Потресову, — в этом я ни капельки не сомневаюсь» 7 . К этому времени, по выражению Аксельрода, под знаменем марксизма собралось немало «переодетых либералов». Теперь они стали отруливать от социал-демократии.

Позднее, в статье «Всегда в меньшинстве», об этом хорошо написал Мартов: «Едва только замолк шум борьбы между марксизмом и народничеством, как появились первые ласточки борьбы против самого марксизма… Устранив социально-реакционного противника, мешавшего ей беззаветно работать над делом общественного прогресса, увлеченная марксизмом интеллигенция тотчас ощутила потребность отделаться от тех основных элементов нового учения, которые не вмещаются в рамки ее собственных социальных интересов… Марксизм понадобилось исправить и дополнить, подвергнуть «критическому пересмотру», чтобы сделать его… годным к общению в салонах» 8 .

Причины отхода от социал-демократов были, конечно, разными. Некоторых, жаждавших «яркой борьбы», просто коробило от серости и убогости «экономизма». А поскольку в это время начинает складываться партия социалистов-революционеров, пытавшаяся соединить марксизм с терроризмом, то от эсдеков к эсерам переходят такие люди, как Борис Савинков, Егор Сазонов, Иван Каляев, В. Балмашев.

Все более дистанцируются от социал-демократов и «легальные марксисты» — Струве, Прокопович, Булгаков, Бердяев и др. Центральной фигурой среди них был, конечно, Петр Струве.

Отношения со Струве у Ульянова сложились довольно своеобразные. Годы ульяновской ссылки в деловом отношении как бы сблизили их. Петр Бернгардович заботился об отправке в Шушенское литературных новинок. Доставал деньги и вел переговоры об издании сборника статей и книги Ульянова «Развитие капитализма в России». Печатал в редактируемых им журналах статьи Владимира Ильича. Жена его Нина брала на себя даже корректуру некоторых работ Ульянова. И Владимир Ильич был благодарен им за эти достаточно обременительные хлопоты.

Он даже пытался иногда защищать Струве от нападок Петра Маслова, а позднее — Потресова. «Насчет статьи Струве, в оценке которой мы не сходимся, — писал Владимир Ильич Потресову, — приходится, конечно, сказать, что по ней одной нельзя судить точно о взглядах автора» 9 .

Впрочем, и его самого все больше и больше раздражали статьи и Струве, и особенно Тугана: «Черт знает что за глупый и претенциозный вздор! Без всякого исторического изучения доктрины Маркса, без всяких новых исследований… заявлять о «новой теории», об ошибке Маркса, о перестройке… Прав был Михайловский, назвав его «человеком эховым»…» Но тут же Владимир Ильич добавлял: «Конечно, всего этого мало для окончательного вывода, и я очень могу ошибаться» 10 .

Однако при всей осторожности оценок сам Ульянов — как только это доходило до Шуши — не пропускал ни одного выпада Струве и его коллег против марксизма. В своих статьях Владимир Ильич подчеркивал, что отнюдь не выступает против критики марксизма вообще, а лишь против критики эклектичной и неосновательной, которую «легальные марксисты» вели под флагом борьбы с «ортодоксией».

Разногласия между марксистами, пояснял Ульянов, состоят в том, что те, кого не очень точно называют «ортодоксами», не призывают «брать что бы то ни было на веру» и заниматься «истолковыванием» Марксовых цитат. Они «критически претворяют» и развивают марксистскую теорию «сообразно с изменяющимися условиями и с местными особенностями разных стран». А оппоненты — Струве, Туган-Барановский, Булгаков и др. — отвергают наиболее существенные стороны этой теории и в философии, становясь на сторону неокантианства, и в политической экономии, обвиняя Маркса в классовой «тенденциозности» 11 .

До этого какое-то время Владимиру Ильичу казалось, что весь «поход критиков» — лишь «ученый вздор и бесплоднейшая схоластика… Пытаться воевать с марксизмом, имея в багаже одни сочиненные глупейшим образом дефиниции … — слишком уже забавное предприятие» 12 . Однако по мере того как в Германии шла дискуссия и даже Каутский занял в ней примирительную позицию, по мере того как идеи Бернштейна стали «утилизироваться» российскими «экономистами», Ульянов становится на более жесткую позицию.

«Я вполне убедился в том, — пишет он в апреле 1899 года Потресову, — что я понимал отрывочные статьи Бернштейна неверно и что он заврался действительно до невозможности, до того, что его приходится именно begraben [похоронить, угробить], как выразился [Плеханов]… в открытом письме к Каутскому… Если П. Б. [Струве] такой горячий защитник Бернштейна, что чуть не «ругается» из-за него, то это очень и очень печально… Знаете ли Вы, что ее [теорию Бернштейна] уже утилизируют наши «молодые» (ультраэкономисты)…» 13