Александр Яковлев - Цель жизни

Для полноты коллекции не хватало Геринга, которого в тот момент в Берлине не было.

После взаимного представления Гитлер пригласил нас к пышно убранному, украшенному цветами столу. Каждому заранее было определено место. Справа вдоль стены стояло человек 10–15 официантов, вытянувшихся в струнку. Все молодые, все одного роста, все одной масти — светлые блондины, с одним цветом глаз и даже похожие друг на друга. Все одеты в одинаковую форму — курточку с серебряным шитьем, светло-серые брюки, белую манишку и черный галстук бабочкой. Эти официанты походили скорее на военных, так слаженно они работали и такими механическими, выученными были их движения.

Гитлеру подавал особый официант — офицер в форме СС, тоже высокий, тоже молодой блондин с голубыми глазами. Все они, включая и офицера, подававшего кушанья Гитлеру, являлись олицетворением чистейшей арийской расы, той самой «белокурой бестии», превосходство которой над всеми другими народами провозгласил немецкий философ Ницше.

Эти «белокурые бестии» являли собой резкий контраст с самими вождями германского фашизма. Ни Гитлер, ни тем более Геббельс не могли ни в какой степени считаться родственными им по расе.

Гитлер и его коллеги были с нами предельно любезны.

Обед проходил в атмосфере нормальной дипломатической процедуры, за разговорами о самых пустых и нейтральных вещах. И здесь, так же как и на всех других подобных приемах в Германии, опять я услышал похвалы замечательной музыке русского композитора Чайковского, замечательному искусству русского балета Большого театра (Риббентроп видел в Москве «Лебединое озеро»), высоким качествам души русского человека, «известным всему миру» по произведениям Толстого и Достоевского. Слоном, все в духе обычной дипломатической любезности.

За обедом я заметил, что Гитлер — вегетарианец: ему подавали на особом закрытом блюде, крышку с которого снимали только на столе. На блюде стояло несколько специальных серебряных судочков. В судочках разная еда: какая-то кашица, свежие овощи, овощной салат, поджаренные овощи и другие вегетарианские кушанья.

Всем присутствующим официанты наливали в бокалы вино. Один Гитлер пил какую-то воду из специальной бутылки. Оказывается, он не пил вина, не курил.

Тут же за обедом нам сообщили, что новая имперская канцелярия — это служебное помещение, а живет Гитлер в очень простой квартирке из двух комнат. Этот лицемер разыгрывал скромного, добропорядочного немца с запросами среднего обывателя.

В других обстоятельствах он пытался создать впечатление великого человека. В своих многочисленных речах на военных парадах, перед сборищами штурмовиков и фашистских головорезов, запечатленных на кинопленках, он принимал все меры к тому, чтобы своей внешностью, своей походкой, своими жестами и истерическими выступлениями убедить всех в величии своей особы.

Гитлер часто паясничал. Уже позднее я видел в кино, что он кривлялся даже тогда, когда подписывалось перемирие в историческом компьенском вагоне с вишийскими капитулянтами.

Советско-германские переговоры в Берлине в ноябре 1940 года были непродолжительны и, как известно, бесплодны. Вся делегация во главе с Молотовым вернулась в Москву, а меня оставили еще на две недели, так как я получил задание использовать свое пребывание в Германии для ознакомления с авиационными заводами, на которые мне не пришлось попасть в предыдущие поездки.

Мне удалось встретиться с некоторыми немецкими авиационными специалистами и еще раз побывать на нескольких заводах, которые нам охотно показывали. Как и в прежние поездки, я задумывался над вопросом: почему гитлеровцы так откровенно знакомят со своей авиационной промышленностью — одной из секретнейших отраслей вооружения армии? Разгадку дали они сами.

Однажды нас пригласили осмотреть авиационный завод Хейнкеля в Ораниенбурге, под Берлином. Завод хороший. Правда, не было случая, чтобы нам показали какой-нибудь завод сразу. Следовало предупредить заблаговременно, что хотим посмотреть такое-то предприятие. Нас туда возили, но показывали, естественно, все в «подготовленном» виде. После осмотра авиационного завода директор предложил мне записать свои впечатления и отзыв в книге почетных посетителей. Я поинтересовался, кто там писал до меня. Оказывается, мы были не первыми из иностранцев, которым показывали этот завод. Многие известные деятели авиации крупнейших стран мира — США, Англии, Франции, Японии — осматривали завод и оставили свои отзывы. Я обнаружил, что здесь побывал и оставил восторженную запись знаменитый американский летчик Линдберг.

Директор завода обратил особое внимание на автограф главнокомандующего французским воздушным флотом генерала Виемена, который посетил этот завод незадолго до начала войны с Германией. Генерал написал: замечательный, лучший в мире завод, который делает честь и славу не только строителям завода, но и вообще германскому воздушному флоту.

Пока я читал, директор лукаво поглядывал на меня. Я прочел и спросил:

— Ну что же тут особенного? Ваш завод стоит такой оценки.

Директор ответил:

— Дело в том, что генерал Виемен был у нас за полтора — два месяца до войны. Он и его спутники посмотрели наш завод и немецкую авиацию похвалили, но, видимо, не сделали соответствующего вывода, потому что через два месяца французы отважились на войну с нами.

Стало понятно, что французскому генералу показывали этот лучший германский самолетостроительный завод, чтобы доказать: авиационная мощь Германии неизмеримо выше воздушной мощи Франции.

Они запугивали французов, англичан, запугивали американцев, надеялись запугать и нас. Чувствовалось их стремление поразить нас своей мощью. Не только внушить уважение к немецкой технике, но главным образом посеять в нас страх перед немецкой военной машиной, заложить основу того, чем они побеждали других: заразить паническим ужасом перед мощью гитлеровской Германии и сломить волю к сопротивлению.

По возвращении в Москву меня сразу же, чуть ли не с вокзала, вызвали в Кремль.

Сталин проявлял чрезвычайный интерес к немецкой авиации. Поэтому не случайно, как уже, наверно, заметил читатель, каждый раз по возвращении из предыдущих поездок в Германию, меня в тот же день к нему вызывали.

В приемной я встретил Молотова. Здороваясь, он засмеялся:

— А, немец! Ну теперь затаскают нас с вами.

— За что, Вячеслав Михайлович?

— А как же! С Гитлером обедали? Обедали. С Геббельсом здоровались? Здоровались. Придется каяться, — пошутил Молотов.

В этот вечер обсуждалось много всевозможных вопросов, большей частью не имевших отношения к авиации, но меня все не отпускали и нет-нет да и расспрашивали, что нового видел я на этот раз в Германии. Сталина, как и прежде, очень интересовал вопрос, не обманывают ли нас немцы, продавая авиационную технику.