Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

— Солоневич?

— Да… Только другой…

— Ну, совсем как тот!.. Ну, Бог даст, хоть этого выходим!..

И вот, после выздоровления, худой и бледный, еще шатаясь на слабых ногах, с чувством пустоты и боли в душе, одинокий более, чем когда-либо, я пошел к скаутам. Их веселая, жизнерадостная семья приняла меня, как родного. И в тепле их дружбы немного залечились первые раны, которые так болезненны, когда человеку только что исполнилось 20 лет, а судьба бросила его на острые камни суровой жизни…

«Дом наш там, где живут те, кого мы любим!»… Я любил своих маленьких друзей и сейчас в дни тревог и опасностей стремился в их семью, которая для меня была родной.

Дальнейший наш путь прошел благополучно. Через несколько часов показался Севастополь с мрачной пустыней своих бухт. Еще несколько дней тому назад бухты эти были переполнены пароходами и военными кораблями, лайбами и фелюгами, катерами и шлюпками. Сейчас везде было пусто и безжизненно. На другой стороне бухты медленно догорало громадное здание мельницы, где раньше помещался склад Американского Красного Креста, да глухие звуки выстрелов изредка разрывали настороженную тишину. Старые мертвые броненосцы, стоявшие в Южной бухте, казались еще более печальными и заброшенными.

Один из них, некогда могучий «Иоанн Златоуст», все лето служил «резиденцией» для меня и отряда морских скаутов. В полумраке серого утра я теперь тщетно звал кого-нибудь с корабля, чтобы подать для меня плотик-переправу. Никто не отзывался. Очевидно, никого из ребят уже не было в нашем плавучем доме.

Делать было нечего. Нужно было искать какого-нибудь другого пристанища.

Тут же, невдалеке от порта жила семья одной из наших герль-скаутов. Я направился туда.

Заспанное лицо Тани выглянуло в дверь и внезапно преобразилось удивлением и радостью.

— Это вы, дядя Боба? Как это вы приехали? А мы все думали, что вы в Константинополе остались! Вот хорошо-то! Заходите, заходите. Сейчас мама встанет.

— Я уже был на «Златоусте». Где же наши ребята, Таня?

— Да все по домам. В такое время жутко на корабле одним. А многие к вам в Константинополь поехали.

— Эх, опоздал я… А все мои вещи, верно, тоже с ними поехали?

— Наверно, что так. Ну, это ничего, Борис Лукьянович. Это все ничего. Вот, так ребята рады будут!.. А никто еще не знает, что вы здесь?

— Никто, Танечка. Я покричал, покричал у броненосца и к тебе прямо пришел.

— Ну, и хорошо. А вот и мама…

Сердечное тепло встречи охватило мои напряженные нервы.

Пока я — дома. А там — там увидим…

Новость — «дядя Боб вернулся» — мгновенно разнеслась по скаутским рядам… Через несколько часов в маленькой комнатке Тани, за столом с уютно шумящим самоваром собрались все наши старшие скауты.

Многих уже не оказалось в городе. Они вместе со своими семьями покинули родную страну и ушли в эмиграцию. Что-то ждет их на чужбине? И что сулит нам, оставшимся, туманное будущее?

Старушка — мать Тани — суетится и хлопочет, стараясь рассадить всех и снабдить стаканами.

— Пусти, мама. Я сама все сделаю! — пытается девушка принять «бразды хозяйственного правления». Глаза ее радостно сияют. Сегодня — ее день, ее праздник! Сегодня в стенах своей маленькой комнатки она принимает всех старших друзей и начальников…

— Сколько веселых лиц кругом! сколько молодой энергии и задора!

Оля с мягким юмором рассказывает наши приключения. Сыплется дождь вопросов, шуток, замечаний. Хорошо сейчас в тепле и уюте вспоминать пережитое!..

Как славно и задушевно звучат знакомые слова милых наших песен! Пусть хромает на все 4 лапы наша музыкальность! Пусть энтузиазма в этих песнях много больше, чем мелодичности. Ну, так что-ж? Разве это так важно? Мы поем для себя, в своей семье, где все участники и все слушатели…

И смех и бодрость постепенно замещают в душе тревогу и беспокойство.

А с улыбкой на лице все в мире переносится бесконечно легче…

Поздно вечером шел я с начальницей герль-скаутов, княжной Кутыеьивой и Володей в нашу штаб-квартиру, где я пока решил ночевать. Улицы были пустынны и тихи. Электростанция не работала. Над городом нависла какая-то печальная, настороженная тишина.

Молчали и мы. Тревога за будущее — нет-нет — и вспыхивала в глубине души.

Обычно бодрая и прямая фигура юнкера как-то сжалась и согнулась, словно груз тяжелых мыслей налег на его плечи.

— Скажите, Володя, — спросил я у юноши, — вы что — отстали от Армии или сами решили остаться в России?

Положение Володи было очень своеобразным. Известный донской скаутмастор, он попал в Севастополь вместе с Белой Армией и часто приезжал с фронта в наш веселый городок. Он давно уже стал своим, родным в нашей скаутской семье, но я был уверен, что он предпочтет уехать из России, но не оставаться на милость победителей.

Юноша ответил не сразу.

— Сам, — наконец, глубоко и коротко прозвучал его голос.

Княжна Лидия, пожилая учительница, «скаут-мама» наших отрядов, дружески взяла его под руку и тихо спросила:

— А почему?

Юноша тряхнул головой.

— Что-то не привык я, знаете, «драпать», Лидия Константиновна, — криво усмехнулся он. — Раз проиграл — признайся в этом честно и откровенно и протяни руку противнику.

— А противник разве ждет этого?

— А как же! Разве вы не слыхали, что ВЦИК амнистию всем белым объявил? Да, правда, вы в это время в Константинополе были. А вы, Лидия Константиновна, ведь читали?

— Да, да. Так и объявлено было — «гарантируется безопасность и право на свободный труд всем, оставшимся в стране Советов».

— Ну, вот видите, Борис Лукьянович, — возбужденно воскликнул юноша. — Значит, протягивают руку. Вот и я — боролся за Родину, как мог и как понимал свой долг. Хоть мы и побеждены, но я не раскаиваюсь в своем прошлом. Если бы все вернуть назад, — ей Богу, пошел бы таким же путем…

Голос Володи дрожал. Он словно спешил излить перед друзьями свои мучительные думы.

— Тяжело, знаете, Россию покинуть… Так все ничего, ничего, а как увидал я нагруженные пароходы, да подумал — вот еще день, два и прощай Россия — так сердце и дрогнуло…

Юноша криво усмехнулся:

— Эх, глупое сердце. Не уйти вот от чувства любви к Родине. Не тянет на чужбину, хоть не думаю я, что и здесь сладко будет…

— А мести большевиков вы не боитесь? — по прежнему тихо спросила Лидия Константиновна.

— Нет, почему же? Ведь амнистия-то была? Да потом, не опасности волнуют меня. Слава Богу, не впервой! Видали виды… Мучительна, вот, эта неуверенность: что, то будет впереди, как новая жизнь развернется, будет ли нам место в этой новой жизни?..

— А вы верите в эту новую жизнь?