Вилем Балинт - Жизнь в родной земле

Дело было так. Причем, прежде должен сказать Вам следующее: человек от голода сначала сохнет, на лице и на всем теле появляется густая растительность волос, получается впечатление, что на всем теле начинает произрастать мох. Но вот этот мох начинает неожиданно исчезать, человек в это время начинает пухнуть! Пухнет, обыкновенно, до невероятных размеров, Причем волосы на голове у такого человека начинают торчать, как стрючки. У женщин, при таком состоянии, вместо головы на плечах получается совсем как бы метла. Если бы человек не видел, то никогда не мог бы себе представить, поверить, что так длинные волосы на голове и так могут сильно наежиться и стоять совершенно ровно, торчком. Это признак последней стадии голода. После этого человек обыкновенно вскоре умирает.

И вот, когда эта колхозница, фамилию ее к сожалению не могу сейчас вспомнить, почувствовала приступ этого состояния, взяла своего двенадцатимесячного сынишку и отправилась по дороге в Азов. Когда ее спрашивали соседи — куда, отвечала что решила отнести ребенка в Азов, а то нет больше сил его кормить. На полпути свернула в балку. Там своего ребенка зарезала, повырезала куски мяса, сердце, печенки, все что можно было сварить и съесть, а остальное, прикрыв землей, оставила в лощине. Выждала положенное время, необходимое на путь в Азов, и вернулась к себе домой.

Случилось это событие в конце ноября, датум дня сейчас уже не помню. В тот день по той же самой дороге возвращался из Азова ночной сторож того же колхоза Батунов. В стороне от дороги видит массу ворон, которые производили невероятный крик. Решив, что быть может вороны заклевали яайца и он, голодный сможет поживиться им, Батунов бросился к месту, которое облепили каркающие вороны. И вместо зайца нашел детские обглоданные кости, вместо глаз на лице были лишь пустые дырки, вместо лица и головы оставались лишь самые кости, одним словом все что было можно съесть вороны уже успели основательно обглодать.

Увидя такую картину, Батунов поспешил в колхоз. Там немедленно явился в управление колхоза. Как раз все высшее колхозное начальство, состоящее из директора колхоза Тарана Федора, уроженца станицы Александровской, секретаря комячейки Туповузова и председателя профессионального рабочего союза Ивана Васильченко, было, как говорится, в полном составе. Все это были коммунисты.

Батунов немедленно сообщил им о том, что он видел по дороге из Азова. Существовал какой-то правительственный декрет, в котором как будто говорилось, что правительственным органам на местах необходимо всячески поддерживать произрастание молодого поколения. Следуя, таким образом, директиве свыше и боясь всяких уклонов от партийной линии, начальство колхоза решило сейчас же произвести по всем строгостям существующих декретов подробное расследование сделанного сообщения. Так как в колхозе не осталось лошадей даже для начальства, то к месту события отправилось все начальство по глубокой грязи на своих отцовских. Действительно, сообщение Батунова подтвердилось. Рещил искать родителей ребенка. Пошли по колхозникам, которые имели малых детей. Обходя так двор за двором, наконец зашли все в дом и к колхознице, которая совершила преступление. Колхозницу застали как раз у стола, последняя даже не обратила внимания на вошедших и продолжала с аппетитом поедать вкусно-пахнущий, наваристый суп.

— «Где твой ребенок, гражданка?» — спрашивают вошедшие. — «Сегодня отнесла его в детский приют в Азове, не было чем кормить, так я его и отнесла туда. Муж умер с голоду, а я тоже вероятно умру в скором времени, ибо нечего есть. Решила спасти хотя бы ребенка, вот и отнесла», — отвечает колхозница с удивительным спокойствием, граничащим с состоянием апатии.

— Ну, а это из чего ты себе суп приготовила?» — пробуя суп, спрашивают вошедшие.

— «Поймала кошку, зарезала, сварила и ем», — отвечает все тем же тоном колхозница.

Суп был, как говорило после полуголодное начальство, очень вкусный. Но что за мясо в нем было не могли, конечно, определить. Было то мясо — как мясо. Могло то быть действительно кошечье мясо, но могло быть и людское. По вкусу и виду разрезанное и сваренное мясо без костей, нельзя было определить кому принадлежало.

Отправились в Азов за поисками ребенка колхозницы. На всякий случай в доме колхозницы оставили часовых из членов местного ГПУ. В Азове прошли все приюты для малолетних, но ребенка колхозницы не нашли. Было ясно, что найденные кости в поле принадлежали ребенку этой колхозницы. А так как кошки в колхозе и в окрестностях были в то время редкостью, все-равно как белая ворона, то тоже было ясно из чего был приготовлен суп, который с таким аппетитом ела колхозница. Колхозницу сейчас же взяли под арест и отправили в Азов. При допросе там она после в своем преступлении созналась. Дальнейшая судьба колхозницы для всех осталась неизвестной. Но, конечно, всем было ясно, что правительственные органы будут стремиться такое невероятное событие и его участника спроводить со света. Главное, конечно, боялись того, чтобы об этом не узнала Европа.

Позже я часто встречал Туповузова, Васильченка и Тарана. Все три были мои хорошие знакомые и даже приятели. С ними я был даже на ты. Подружились со мной, главным образом потому, что я большей частью был или поваром или помощником повара, или же хлебопекарем. В общем моя должность была чаще всего по съестной части. А это при советской жизни явление немаловажное. Особам, работающим по съестной части было одно время (1932–1934 г.) так, что даже начальники ГПУ мило улыбались и заискивали, тем более рыбешка помельче. Все эти три коммуниста прошли огонь, воду, дым и медные трубы. В общем ребята — оторви да брось. Когда бывали в Азове, всегда заходили в наш общественный питательный пункт — артель кооперацию. Я им подавал как можно больше и лучшее. За это они платили той монетой, что я абсолютно о всем знал — т. сказать из первоисточника. Иногда над ними я и подтрунивал: «Кушайте, кушайте, ребятки, себе на здоровье, а то как я вижу в колхозе доработаетесь до того, что, наконец, взаимно поедите себя», — намекая тем на обнаруженный факт людоедства в их колхозе. — «Но, ты Андреич, не вздумай написать об этом себе домой, то бы была потом тебе крышка», — отвечали обыкновенно они, зная, что я иностранец и принадлежу к нацменам.

— «А чего вы ее не объявили сумасшедшей, — вот бы и был выход из положения. А еще коммунисты, а из положения не могли чистыми выйти — эх, вы!» — так сказать, задним числом подавал я им совет, в душе издеваясь над ними. Другого, конечно, отправили бы в тар-тарары, но меня не трогали и то лишь потому, что иногда по «жрательной» части им кой-что перепадало благодаря мне сверх нормы. Да, осенью и зимой 1933 года и в первую половину 1934 года положение в СССР было совсем катастрофическое. СССР в эти годы можно было взять голыми руками. Ужасные картины, которые там тогда розыгрывались, можно было наблюдать на каждом шагу.