Вилем Балинт - Жизнь в родной земле

Начиналось с тостов в честь «мудрейшего и обожаемого вождя» Сталина и кончалось поголовной пьянкой и дебошем. Советская сметанка веселилась.

Не могу при этом не отметить один мелкий, но много говорящий штрих из этих вечеринок, который особенно бросался в глаза мне и остальным служащим в Артель-Кооперации. Оказывалось, что и в этом избранном обществе были люди первого и второго сорта: вина, например, для определенной части подавались более «квалитные», для остальной части собрания, как мы говорили для — коммунистической серой кобылки, подавалось совсем неважное вино, так было и с едой.

В два часа ночи вся эта пьяная (кроме городской партийной головки) толпа расходилась. Партголовка продолжала пьянствовать в интимном кругу до тех пор пока не напивались до зеленых чортиков.

Обыкновенно в интимном кругу пьянствовали почти всегда: председатель Горсовета Матвей Троцкий, председатель коопорганизации Шуляк, его помощник Белоусов, начальник местного НКВД, прокурор, председатель районснаба, наш директор и обязательно всегда присутствовал красный генерал Бондаренко и другие азовские «светила».

Эта теплая компашка запиралась со своими дамами в одну из комнат и там продолжала кропить революционный юбилей О съестных продуктах и спиртных напитках заблаговременно старался наш директор тем способом, что 20–30 порций всего выписывал в расход, как испорченное. Появлялся откуда-то гармонист. Веселье начиналось. Неслись веселые и задорные советские песенки вперемежку с сочным, густым коммунистическим матом, в комнате нависали непроницаемые облака табачного дыма, воздух наполнялся удушливой, невыносимой вонью потных тел и долго, видимо, немытых ног и носков.

Сначала неслись революционные песни, потом переходили на подсоветские — антисоветские, а под конец с великим упоением распевали самые настоящие контрреволюционные. Одним словом, советские боги кутили. С множеством выпитой водки, в геометрической прогрессии, подымалось и настроение, развязывались языки, углублялся гвалт, подымался невероятный галдеж. Сдерживающие начала и замкнутость коммунистов переставали действовать.

В этот момент происходил оживленный и смелый обмен мнений, переходивший порой в совсем невнятные резкие гортанные крики. Высказывались иногда самые отчаянные мысли, за которые простых смертных ставят к стенке.

Помню, как сейчас, вот в такие минуты откровенности, после многочисленных тостов, подымается один коммунист, в доску пьяный, и заплетающимся языком говорит: «Товарищи, мы пили за наших вождей, но еще не всех, об одном мы забыли… товарищи, предлагаю вам выпить наш последний тост… во славу дорогого и любимого вождя… товарища Гитлера!..»

— И что же вы думаете, раздались протесты?! — ничего подобного. Некоторые реагировали на этот тост смехом, другие так были пьяны, что вообще не разобрали о ком идет речь, а в результате все поднялись, чокнулись и выпили. Выпил и я, будучи перед этим приглашен как главный повар за особые кулинарные заслуги к общему столу.

Героем последнего, так сказать, заключительного аккорда узко-партийной попойки по случаю революционного праздника был всегда красный генерал Бондаренко. Выпив невероятное множество водки и других спиртных напитков, под утро Бондаренко, до того времени пребывавший в относительном спокойствии, вдруг, к кому либо придравшись, приходил в неистовое, — возбужденно-оскорбленное состояние…

«Да кому ты это говоришь, так твою перетак… да ты, сморкач, еще в пеленках лежал, цуцав мамчину цыцьку, даже под стол пеши не мог ходить, когда я уже проливал свою драгоценную кровь за рабочую классу в борьбе с контрой», кричал Бондаренко на всю комнату разъяренный, как бык. Выхватывал в исступлении кинжал и летал с распаленными глазами по комнате, готовый каждого пронзить.

«Ну, товарищи, спасайся кто может, а то красный партизан переколет нас, все равно как контру когда-то колол, — шутя говорили пьяные вдребезги партийцы, одновременно серьезно думая о том, как бы кого и в самом деле не пихнул красный сорви голова.

Вскоре в комнате оставался сам Бондаренко, его краля подозрительного происхождения, и гармонист.

«Так-с, сволочей уж нет… так-с! Теперь красный партизан может свободно гулять… Эй, Андреич, тащи-ка брат, сюда еще водки и закуски, красный партизан будет кутить, да скорей», командовал категорически, как в своем собственном доме, Бондаренко.

Пиршество в составе двух лиц продолжалось. Бондаренко лил в себя водку, как в бочку, не забывал и свою подругу, попадало сверх нормы гармонисту и мне. Уже светало, но Бондаренко все еще продолжал пить. Несколько раз приказывал гармонисту и мне уходить из комнаты и снова приходить. Под конец, срывал с своей дамы платье и приказывал ей в голом виде танцевать под гармонику на столе. Потом, передав предварительно свою подругу на использование и попечение гармонисту, Бондаренко замертво валился под стол.

Революционый праздник тем кончался. Для того, чтобы вы могли себе ясно представить взаимоотношение Бондаренка и местного начальства в Азове, а главное превалирующее положение красного партизана, я несколько более подробно рассказал вам о том, как отбываются различные революционные праздники в СССР. У вас, вероятно, создалось, на основании моего рассказа, впечатление о Бондаренко, как о личности с советской, вернее с коммунистической точки зрения, весьма незаурядной, выдающейся, — продолжал неутомимый и словоохотливый подсоветский человек, — по крайней мере, так о Бондаренко думало все местное начальство, все население Азовского района, в том числе и сам покорный слуга. Все, абсолютно, предполагали, что Бондаренко находится в Азове по приказанию из центра с весьма секретным поручением. Имя красного генерала гремело по целому краю.

— И вот теперь, представьте себе ужас и конфуз местного коммунистического начальства и удивление всего населения, когда в одно прекрасное утро в 1936 году местные газеты аршинными буквами принесли сообщение об аресте самозванца — красного партизана Бондаренко!

Сообщение это было для всех, как гром на ясном, чистом от облаков, солнечном небе.

Оказалось, что красный партизан — герой гражданской войны с фамилией Бондаренко и по происхождению кубанский казак действительно существовал, но был убит неизвестными еще в 1926 году. Живой Бондаренко оказался ни кто иной, как тоже сын кубанского казака одной из закубанских станиц, во время всеобщей коллективизации раскулаченного. Настоящая его фамилия, конечно, была совершенно другая.

Тайна красного генерала была открыта совершенно случайно. Во время поездки на пароходе, где он по обыкновению выступал, как полагалось его положению, гордо и независимо, Бондаренко встретил одного станичника-коммуниста, который как раз его отца раскулачивал. Прекрасно знал и самого Бондаренко. Карьера красного генерала окончилась в лучшем случае в Соловках. Вероятней всего был немедленно ликвидирован в Ростовском ГПУ.