Николай Харламов - Трудная миссия

Колоритной личностью лондонской эмиграции был, конечно, де Голль. Даже внешне он выглядел приметно: высокого роста, массивный, с гордо посаженной головой и умными, проницательными глазами. Этот человек упорно шел к своей цели.

Де Голль мне запомнился особенно хорошо, так как бывал частым гостем нашей миссии. Да и обоих посольств.

Он искал нашей поддержки, поскольку понимал, что только совместно с Россией (иначе он не называл Советский Союз) дорогая его сердцу Франция сможет одержать победу и, освободившись от позора поражения, обретет свое былое величие. Он охотно делился своими горестями с русскими еще и потому, что далеко не всегда встречал взаимопонимание со стороны англичан и американцев.

Я уже говорил, что далеко не все, даже самые проницательные, военные и государственные деятели Европы верили в конечную победу Советского Союза. Де Голль верил с самого начала. После нападения Гитлера на Советский Союз он предпринял решительные шаги, чтобы установить контакты между "Свободной Францией" и Советским правительством. Его представитель в Турции Жеро Жув навестил нашего посла в этой стране С. Виноградова и эаявил, что де Голль хотел бы направить в Москву двухтрех своих представителей. Дело в том, заявил Жув, что, по мнению генерала, у Советского Союза и Франции, как у континентальных держав, много общих интересов, отличных от англосаксонских стран.

Я присутствовал на встрече И. М. Майского с де Голлем 27 сентября 1941 года. Де Голль вошел в кабинет советского посла, как всегда, очень сосредоточенный. В кабинете стало как бы тесновато от его массивной фигуры.

И. М. Майский вручил генералу письмо, в котором говорилось, что правительство СССР признает его "как руководителя всех свободных французов, где бы они ни находились, готово оказать им всестороннюю поддержку и обеспечить после победы полное восстановление независимости и величия Франции".

Де Голль был явно взволнован. Незадолго до этого он, будучи осведомлен о благосклонном отношении к нему русских, создал Французский национальный комитет под своим председательством. Члены этого комитета обладали, по существу, правами министров. А сам комитет представлял собой как бы временное правительство. Таким образом, дальнейшая успешная деятельность де Голля оказалась возможной благодаря энергичной поддержке Советского правительства.

Англичане не отказывали де Голлю в материальной и моральной поддержке, но с признанием его как главы законного правительства Франции не торопились. И это выводило генерала из себя.

Как бы желая компенсировать свои неудачи на Западе, де Голль активизировал дипломатические усилия на Востоке. 27 сентября он направил телеграмму И. В. Сталину:

"В момент, когда Свободная Франция становится союзником Советской России в борьбе против общего врага, я позволяю себе высказать Вам мое восхищение непоколебимым сопротивлением русского народа, равно как мужеством и храбростью его армий и их полководцев. Бросив всю свою мощь против агрессора, СССР дал всем ныне угнетенным народам уверенность в своем освобождении. Я не сомневаюсь, что благодаря героизму советских армий победа увенчает усилия союзников и новые узы, созданные между русским и французским народами, явятся кардинальным элементом в перестройке мира" [Советско-французские отношения во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.: Документы и материалы. М., 1959, с.

48-49].

Как-то генерал пришел в советское посольство и сообщил, что он намерен направить в распоряжение Красной Армии одну из дивизий, находившихся в Сирии.

- Англичане не умеют командовать механизированными соединениями, заявил он.

Мы с Майским промолчали.

- Учитывая сложившуюся обстановку, - продолжал де Голль, - я предпочитаю помогать России, а не Великобритании.

Посол сказал, что он доложит своему правительству.

- Тут, видите ли, в чем дело, - сказал мне Майский после ухода генерала, - де Голль уже предлагал свои силы английскому командованию на Ближнем Востоке. Но имперский генеральный штаб не согласился... Хотя в Ливии англичане готовят наступление. В общем, наши союзники не очень-то верят в генерала... Они прячут от него спички, которыми можно разжечь костер...

Мы запросили правительство и получили благоприятный ответ. Я пошел в имперский генштаб и сообщил, что 2-я французская дивизия в скором времени отправится на Кавказ. Начальник генштаба попросил время, чтобы проконсультироваться с правительством. Дело кончилось тем, что англичане, даже не уведомив нас, направили 2-ю дивизию в Ливию.

Мы этого ждали. Де Голль был не против использовать нас в качестве пресса, который мог выдавить из английского правительства угодное ему решение.

Не веря, что его британские и американские друзья окажут ему необходимую помощь, де Голль полагался главным образом на русских. Он сам говорит об этом в своих мемуарах.

Признаюсь, поначалу я относился к де Голлю осторожно. Пусть поймет меня правильно сегодняшний читатель.

Да, Советское правительство признало его. Да, это был патриот Франции. Но мало ли в то время было людей, выдававших себя за патриотов, а на самом деле преследовавших узкоэгоистические цели. Но вот как-то я включил приемник и услышал его взволнованный голос (это было в дни разгрома немцев под Москвой): "Нет ни одного честного француза, который не приветствовал бы победу России". В этих словах чувствовалась искренняя вера. Да, в лице генерала де Голля мы имели дело с настоящим, последовательным и непримиримым борцом против фашизма.

7. НАРОД - "ЗА", ПРАВИТЕЛЬСТВО - "ПРОТИВ"

В декабрьские дни 1941 года мы с волнением следили за событиями на фронте: контрнаступление Красной Армии под Москвой шло успешно. На северо-западном направлении от столицы были освобождены Крюково, Солнечногорск и Клин; на южном - Сталиногорск, Михайлов, Калуга, Козельск. Немецкие войска всюду поспешно отступали, бросая транспорт и боевую технику.

В Лондоне первыми на победу советского оружия отреагировали газеты. Сообщения Совинформбюро теперь уже печатались на первых полосах и крупным шрифтом, немецкие же сводки - еле заметно.

Мы расхаживали по Лондону именинниками. В адмиралтействе и генеральном штабе, однако, нашлись скептики, которые не прочь были оценить наши победы как временные и случайные: дескать, они объясняются необычайно суровой и ранней зимой. Но многие англичане считали, что в ходе войны наступает перелом.

Дальнейшие собышя не подтвердили пессимистических прогнозов: контрнаступление под Москвой переросло в общее наступление Красной Армии зимой 1941 /42 года. Под могучими ударами советских войск германская армия откатывалась на запад, несла огромные потери в людях и технике. В результате военная машина Гитлера переживала первый серьезный кризис, от которого ей так и не удалось полностью оправиться.