Александр Хорт - Любовь Орлова

За кружкой пива Мюллер спрашивает:

– Скажите, Штирлиц, а какая ваша любимая машина?

«Волга-Волга», – хотел было ответить Штирлиц, но вовремя спохватился и сказал:

– «Опель-Опель».

Жизнь по-прежнему текла своим чередом, белая полоса сменялась черной, после радости на людей обрушивались неприятности, бывало и наоборот. Для киношников новый, 1938 год начался с тревожного известия – в ночь с 17 на 18 января в своей квартире, а жил он в пресловутом «Доме на набережной», был арестован Борис Захарович Шумяцкий. Новый год он встречал у Сталина, ничто не предвещало беды, и вдруг оказался в подвалах Лубянки.

«Народный комиссар кинематографии» – так его называли многочисленные друзья. Правда, недоброжелателей у него тоже имелось больше чем достаточно. Кое-кто, узнав о задержании Шумяцкого, на радостях даже напился. Однако таких было мало. Все-таки по большей части люди сочувствовали, понимали, что, как и большинству других арестованных, Борису Захаровичу грозят самые тяжелые последствия, возможно, даже расстрел. Когда же в марте на его место был назначен бывший начальник ЧК Одессы и воронежского ГПУ Семен Дукельский, киношники взвыли – поняли, кого потеряли. Семен Семенович пылко инициировал запреты, всячески сковывавшие творческий процесс. Теперь режиссерско-монтажные сценарии подлежали утверждению кинокомитетом без права внесения в них каких-либо, даже непринципиальных, изменений. Там же утверждались сметы на производство фильмов, подбор актеров, эскизы костюмов и декораций. По иронии судьбы приведшее всех в уныние постановление, в котором оговаривались эти запреты, называлось «Об улучшении организации производства кинокартин».

Вслед за собой Семен Семенович привел на работу в управление несколько знакомых из Воронежа, таких же «силовиков», как и он сам. Все они были похожи один на другого и одну за другой делали глупости, которые приписывались их начальнику. Дукельский принадлежал к породе фанатиков, которые безоговорочно готовы выполнять любое предписание партии. Требовалось расчистить остатки вредительства и наладить работу кино? Вот он этим и займется. Над ним смеялись, а профан упорно гнул свою линию и многое изменил в системе управления и производства. Семен Семенович ввел категории специалистов и тарифные ставки, ликвидировал систему процентных отчислений с сумм, получаемых прокатом в пользу сценаристов и режиссеров. Вместо этого выплачивались постановочные и потиражные.

Узнавая о новациях Дукельского, киношники пожимали плечами: «Что с него взять? Он же в нашем деле не разбирается, это человек из органов». Через год и три месяца Семена Семеновича перевели на другой руководящий пост – в Министерство морского флота. Теперь, когда министр допускал очередную глупость, моряки говорили: «Что с него взять? Он же в нашем деле не разбирается, это человек искусства».

Шутки шутками, а созданная им система управления и производства благополучно существовала десятки лет, и киношники были ею довольны. Но все же своими топорными действиями Дукельский принес больше вреда, чем пользы.

Безусловно, Шумяцкий тоже старался держать свою отрасль в узде. Он являлся сторонником строгой централизации кинопроизводства, считал, что всякие существенные изменения творческим группам необходимо согласовывать с вышестоящими инстанциями. Следя за этим, Борис Захарович зачастую не щадил самолюбия режиссеров, мог походя обвинить их в политических ошибках, а то и в умышленной враждебности по отношению к советскому киноискусству. Козыряя этими категориями, начальник ГУКФа приказывал вносить существенные изменения в готовые фильмы. Такой жесткий стиль руководства Сталин навязывал не только Шумяцкому, но и всем наркомам, всем номенклатурным руководителям. Все же Борису Захаровичу была присуща деликатность, не позволявшая докатиться до откровенного самодурства. Между ним и режиссерским сообществом не возникало антагонистических противоречий, вызывавших озлобленность у подчиненных. Недовольство какими-либо его решениями – да, появлялось, озлобленности же – настоящей, застилающей взор кровавой пеленой, доводящей до инфаркта, – никогда не было.

Для Орловой и Александрова 1938 год начался с радостного события – они переехали в новую четырехкомнатную квартиру в Глинищевском переулке, дом 5, квартира 103 на шестом этаже. Квартира просторная, не очень светлая, что устраивало актрису, поскольку в это время у нее появилась болезнь Меньера, одним из проявлений которой является светобоязнь. Подобное нервическое заболевание распространилось у многих со времен Гражданской войны, так же как боязнь резких звуков: выстрелов, взрывов. У Любови Петровны это могло объясняться длительным нахождением под ярким светом «юпитеров». С северной стороны квартиры, из окон и с балкона, хорошо видно находящееся по соседству здание театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Когда-то она выходила здесь на сцену, участвуя в музыкальных комедиях, с радостью играла роль Периколы. Здесь познакомилась с Гришей. Кажется, это было давным-давно, а ведь прошло всего пять лет…

Дом считался одним из первых советских небоскребов. Его построили на месте снесенной в 1934 году церкви Алексия митрополита Московского в Глинищах. Интересно отметить, что до XVII века, до того времени, как здесь была возведена церковь, этот район древней Москвы назывался Скоморошками. Тут располагалась скоморошья слобода, было кладбище скоморохов. А сейчас был сооружен дом для актеров. Сначала предполагалось, что это будет кооператив театральных работников, в основном МХАТа. Строился он скромными темпами. Однако когда один из мхатовских корифеев обратился в вышестоящие инстанции с просьбой ускорить строительство, кто-то из сильных мира сего высказал удивление: неужели такие выдающиеся артисты должны покупать кооперативное жилье?! Страна в состоянии сама предоставить им квартиры. Дом стал государственным, а взносы именитым жильцам были возвращены.

Для того времени, когда основная масса советских людей мыкалась в коммуналках, новое здание представляло собой поистине сказочное зрелище: в подъездах сидели консьержки, на лестницах лежали ковры, повсюду висели зеркала, каждый жилец имел свой ключ от лифта. Но даже в этом полностью элитном доме были «первые среди равных» – шестой подъезд с самыми большими квартирами. Именно в нем поселились Орлова и Александров. Их соседями по подъезду были О. Л. Книппер-Чехова, артисты И. М. Москвин и М. М. Тарханов, режиссер А. М. Лобанов.