Борис Григорьев - Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода

Тиит Маде не был интернационалистом и за доброе к себе отношение отплатил махровым национализмом.

…Советское посольство в Стокгольме располагается последние двадцать пять лет на Ервелльсгатан, на улице Ервелля — в тихом и уютном уголке микрорайона Мариефред, запертом между скалистыми проливами Малого и Большого Эссингена с запада, просторным Мэларен — с юга, Вэстербрупланом — с востока и «газетными» небоскребами «Экспрессен» и «Свенска Дагбладет» — с севера. Въехать на Ервелльсгатан или выехать с нее незаметно было практически не возможно. Не знаю, имел ли мнение представитель разведки при выборе места для строительства здания, но выбрано оно было исключительно невыгодно.

Впрочем, вид на Мэларен открывается от посольства достаточно живописный, и сам Ервелль несомненно согласился бы с этим мнением.

К. Ервелль, ученый и просвещенный человек времен короля Густава Третьего, прославил свое имя публицистикой. Король, с именем которого шведы связывают целую историческую эпоху, именуемую густавианством (своеобразный шведский век, в котором получили развитие науки, искусство, театр, литература, просвещение, архитектура, интерьер, одежда, определенная французская утонченность), благоволил к своему публицисту, однако тот оказался роковым образом связанным с человеком, ставшим на путь заговора с целью устранения просвещенного монарха.

Убийцей стал некто Якоб Юхан Анкарстрем. Родился он в семье предпринимателя, почитавшего идеи французских просветителей и особенно Руссо и воспитывавшего своих детей в строгости и простоте.

К. Ервелль, который по смерти шведского последователя творца «теории общественного договора» взял на себя роль опекуна осиротевшего Анкарстрема, утверждал, что виной всему оказалось неправильное домашнее воспитание заговорщика и что дом сделал его вздорным упрямцем, наполненным духом противоречия и озлобленным оппозиционером. К. Ервеллю, конечно, виднее, но скорее всего папаша Анкарстрем явно переусердствовал, вдалбливая идеи Руссо в бедную головку сына, а ученому мужу было, как всегда, не до таких мелочей, как исправление своего воспитанника.

Якоб Юхан Анкарстрем, со временем ставший офицером, считал, что Густав III, сам пришедший к власти путем офицерского заговора, является тираном, несправедливо отодвинувшим от государственного кормила дворянство и давшим дорогу людям незнатным, «подлым». Следовательно, его необходимо устранить, то бишь убить.

«А» в принципу культурный человек, но окурки под столам давит ногами.

Я. Анкарстрем привлек себе на помощь графа Риббинга и дворянина Хорна. Они должны были подготовить некоторые мелкие детали убийства, потому что честолюбивый заговорщик считал, что «рассчитаться» с королем — дело его личной чести. Риббинг и Хорн, судя по всему, состояли в более широком заговоре, зревшем среди обиженных дворян и возглавлявшимся хитрым генералом Карлом Пехлином. Им не составило труда разжечь в груди Анкарстрема благородный гнев и «расстелить» ему дорогу до места покушения на «тирана».

Они помогли убийце проникнуть на костюмированный бал, на котором тот беспрепятственно подошел к Густаву III сзади и «храбро» выстрелил из пистолета ему в спину. Оркестр играл бравурную кадриль, и никто не услышал, как раздались выстрелы. Потом, конечно, разобрались в чем дело, перекрыли выходы и предложили всем присутствующим снять маски. Убийца пытался скрыться и освободиться от пистолетов, но это ему не удалось.

Король тринадцать суток находился в мучительной агонии от полученных ран, пока не скончался. Убийца же был казнен.

По полученным данным, покойный король будет похоронен в двух местах: у себя на родине и в столице.

Как бы там в шведской истории с Ервеллем ни было, переезд посольства в новое здание из старого, располагавшегося на Виллагатан — тоже в тихом, уютном и респектабельном районе Эстермальм — было несомненно большим благом, потому что в старом здании становилось уже тесно.

Но, как всегда водится, самому работоспособному отделу посольства — консульскому — не хватило места на улице имени опекуна убийцы самого любимого шведского короля, и мне пришлось еще несколько лет поработать в старом здании и поохранять там давно выветрившийся дух Александры Коллонтай, Зои Воскресенской (Рыбкиной) и некоторых других широко и менее широко известных лиц.

Впрочем, дух А. Коллонтай благополучно переселился в новое здание, где ему и его материальному воплощению в виде сохранившихся немногочисленных предметов, когда-то принадлежавших легендарной революционерке и послу, отвели комнату-музей, которую время от времени — не для каждого гостя — открывали по личному указанию посла Михаила Даниловича Яковлева. Небольшой письменный стол, за которым работала Коллонтай, письменный прибор, стул, пара статуэток, шкаф — вот и все, что осталось от человека, владевшего когда-то умами сотен и сотен тысяч людей и приложившего немало стараний, чтобы заморочить эти умы «новыми революционными» понятиями о смысле жизни, о свободной любви. И хотя умерла А. Коллонтай в Москве, думается, душа ее осталась витать в Швеции: за долгие годы работы там она оторвалась от своей родины, а сталинский режим давно лишил ее всяких иллюзий относительно «завоеваний революции».

Весьма странно распоряжается иногда судьба. Ну разве можно специально устроить так, чтобы бунтарский дух «пчелки» и «неутомимой жрицы» любви упокоился именно в стране, ставшей царством свободной любви! Стране, объявившей ее сначала «персоной нон грата», а потом выдавшей посольский агреман.

Какая биография!

Сами стены в доме на Виллагатан своими облезлыми обоями, потрескавшейся штукатуркой на высоких потолках, оббитой лепниной, своей запущенностью и захламленностью, казалось, взывали к памяти тех, кто зимними длинными вечерами сидел внутри них за расшифровкой длиннющих «портянок» из внушающего уважение и страх Центра, у кого сердце сжималось при известиях о том, что немцы стоят под Москвой, у кого не раз опускались руки от бесполезных попыток договориться о чем бы то ни было с «нейтральными» шведами, кто жестоко экономил на скудных представительских и при самой плохой игре делал приятную мину, кто страдал здесь, переживу, радовался удачам и трудился на благо страны.

Зоя Воскресенская, жена резидента Бориса Рыбкина, сама сотрудница резидентуры, которая закончит свою служебную карьеру в администрации ГУЛАГА, сосланная туда из разведки за свое «упрямство» и несогласие с начальством, через двадцать лет станет писательницей и вспомнит те тревожные годы войны в мирном бюргерском Стокгольме, единственном городе в Европе, утопающем в море мирных огней.