Николай Игнатьев - Походные письма 1877 года

Как бы то ни было, я румын и сербов подготовил просить нас о том. Жив пока курилка! Все своею дорогою идет.

Церетелев отправился сегодня в сопровождении Полуботко и казначейского чиновника. Ему поручено передать словесно некоторые вещи князю Милану и полмиллиона руб. золотом для продовольствия сербских войск, имеющих выступить теперь за границу{47}. Оригинальная судьба! Он там снова встретится с Хитрово, который несколько дней тому назад отправился туда для сформирования (по собственному вызову) албанских и болгарских чет (шаек) и направления их в горы.

8-го

Вчера был я у обедни в походной церкви, а пред тем снова толковал часа полтора с главнокомандующим qui est remont и сообщил ему полученные мною письма из Константинополя. Государю лучше. Кровавый понос остановили, но его величество еще слаб.

Нелидов вам усердно кланяется. Павел Павлович Толстой отправился в Петербург по случаю нездоровья Павла Матвеевича.

Два фельдъегеря, из которых один запоздал на два дня, прибывшие одновременно, доставили мне письма ваши, бесценная жинка и добрейшая матушка, от 30 июля и 1 августа NoNo 27 и 28. С одной стороны, я был доволен, что вы не заметили по письму моему от 25-го (написанному во время пароксизма), что у меня была лихорадка и что таким образом мои старания увенчались успехом хотя на несколько дней. Но еще необъяснимее стала для меня тревога, выразившаяся телеграммою, ибо в следующем письме я откровенно и обстоятельно все объяснил. Жду с нетерпением последующего письма твоего для выяснения всех обстоятельств. Надеюсь, что теперь в Круподерницах и помину нет о беспокойстве. Вся свита и даже государь заметили, что необходимы добрые военные вести, чтобы вернулась моя прежняя оживленная физиономия.

Имей в виду, дружок Катя, что к деньгам, находящимся уже в твоем распоряжении в различных киевских банках, прибавилось теперь (по уведомлению брата Алексея) еще 7500 руб., высланных на имя Павлова (Алексея Спиридоновича) на мой текущий счет из рязанских и московских доходов.

Признаюсь, зная тебя и твое самоотвержение, я ожидал и опасался, что ты выберешь на зимовку Киев. Но едва ли житье там будет удобно, приятно и здорово. Не лучше ли вам ехать в Одессу, Москву или же Ниццу? Во всяком случае, если остаться в Киеве, надо лучше поместиться, нежели в прошлом году, и непременно заручиться гомеопатом, списавшись с Веною и Парижем заблаговременно. Рассуждение твое о неудобстве перевозки мебели правильно.

Курьеры будут ездить по-прежнему на Казатин. Признаюсь (теперь), что не раз уже шла речь - в случае отъезда государя из армии - о временном нахождении двора при продолжительности войны в Киеве. Но определенного еще ничего нет, и государь (к ужасу Адлерберга, Мезенцова и пр.) поговаривает даже о зимнем походе.

Теперь тебе не следует ехать в Питер и оставлять матушку и детей. Ты так благоразумна, что мне нечего возражать. Но я все еще ласкаю себя надеждою, что мы все отправимся на зимовку и отдых в Ниццу. Так как война едва ли кончится ранее ноября, то, пожалуй, уже невозможен будет переезд с детьми зимою. Вот почему хотелось мне вас вывезти заблаговременно. Но, конечно, что с Ниццею едва ли можно установить частые и верные сообщения.

Нет сомнения, что если устраиваться на зиму в Киеве (подумайте еще хорошенько, не лучше ли в Москве или Одессе), то всего удобнее и менее хлопотливо для вас поместиться в гостинице (у Муссе или другой, на модной улице), условившись заранее - помесячно или недельно. Пожалуй, немногим дороже будет, нежели вести собственное хозяйство. Если остановиться на Киеве (к великому ужасу Елены и Дмитрия), то необходимо тебе туда съездить. Я уверен, что Дондуков и Гессе, Тышкевич тебе помогут. Павлова, хотя для формы, не отстраняй, обидится. Очень жаль мне, что Екатерина Матвеевна вас покидает. Горюю за добрейшую матушку, благодаря ее за любезнейшее письмо. Спасибо Павлику и Ате за премилые письма их. Ай да молодец, претолково написал. Не могу лишь понять, какое войско у них завелось.

Обнимаю вас тысячекратно. Целую твои ручки и у добрейшей матушки. Благословляю детей. Да сохранит вас Господь.

Многолюбящий муж и верный друг Николай.

Закончил письмо, а нет-таки, опять тянет к письменному столу, чтобы с тобою, моя ненаглядная, покалякать хотя заочно. Я с молоду не был болтливым; ты прости мне длинноту и бессвязность моего писания. Повесть среднеазиатскую Каразина я прочел и передал Дмитрию. Природа степная и некоторые характеры схвачены с натуры, но много небылицы и слабоватых мест. Язык хорош. Корреспонденции военные того же Каразина (в армии находящегося) гораздо слабее книжки.

Прочти в "Daily News" замечательную реляцию (Forbes'a) плевненского дела. Корреспонденты и иностранные офицеры (были два пруссака, швед и пр.) в один голос свидетельствуют о доблести замечательных наших солдатиков, а равно о том, что если бы Криденер был распорядительное, а Шаховской не потерял бы голову и не отступил, Плевна взята была бы, и Осман сдался бы на рассвете. На волоске успех был. Еще досаднее. Теперь Плевно стеснили наши, занимая сильные позиции вокруг. Но время, золотое время утрачено безвозвратно.

Дают знать из Константинополя, что в Адрианополе собирают массу войск (до 90 тыс.), тогда как при наступлении Гурко (он был в 60 верстах) оставалось два батальона в городе. Сегодня или завтра ожидают наступления соединенных сил Мехмеда Али и Сулеймана. Неизвестно, в какую сторону бросятся они - в Тырнов или же на наследника. Помилуй Бог.

Сегодня в императорской Главной квартире обед на 160 чел. - вся Главная квартира Действующей армии.

Удержите подольше Екатерину Матвеевну. Здоровье матушки меня озабочивает не менее твоего, в особенности в отношении зимовки. Чем более вдумываюсь, тем более прихожу к заключению, что при продолжении войны в первые зимние месяцы Киев - самый удобный для сношений наших, самый ближайший пункт. Из Казатина вам легко будет получать мою переписку и туда же отправлять ваши письма. Бог даст, нынешняя зима будет менее сурова и снежна в Киеве, нежели прошлая. Одно меня смущает, это отсутствие гомеопата и что вам там скучно будет.

Обнимаю тысячекратно. Благословляю и Господу Богу поручаю.

Твой обожатель Николай

No 26

10 августа. Бивак у Горного Студеня

Сильная жара днем и душные ночи снова к нам вернулись, моя милейшая жинка. Предпочитаю жару сырости, хотя в моем сарае плохо спится, когда душно на дворе. Впрочем погода теплая продолжится лишь до первой грозы, за которой польют дожди, и воздух освежится, как всегда у нас бывало (как ты припомнишь) в конце августа или в начале октября.

Рейсе получил приказание протестовать против совершенных турками зверств и выставить на вид Порте необходимость большей дисциплины в войсках. Наш приятель Корти присоединится к германскому послу. Лайярд и английские агенты продолжают лгать и поддерживать турок всяким образом, в особенности же своими интригами и советами. Уверяют, что туркам удалось заключить заем в Лондоне в 2 млн. фунтов. Они закупят, конечно, боевые припасы, в которых начинали ощущать надобность при бессмысленной стрельбе турецкой пехоты. Шувалов извещает, что королева до того сделалась воинственна и нам враждебна, что точно помешалась. По ее требованию Дизраэли собрался было адресовать нам ультиматум, но Дерби удержал, предложив свою отставку. Он, однако же, соглашается заявить Шувалову, что если мы подойдем к Константинополю, то флот английский вступит в Босфор для ограждения английских подданных и интересов ввиду ожидаемых неистовств мусульман. Помнишь, я был всегда того мнения, что вопрос о проливах должен быть решен в нашем смысле не продолжительною войною, а нахрапом, par un fait accompli. Спасибо еще туркам, что они требуют от Лайярда - чтобы дозволить проход чрез Дарданеллы английского флота - предварительного заключения союзного договора с Турциею. Неужели Англия согласится на подобное унижение? Сомневаюсь, чтобы оппозиция вигов допустила сие. Бедная Мария Александровна! Что должно терпеть ее русское сердце при сознании, что брачный союз ее{48} не принес ни малейшей пользы России, а, скорее, напротив, причинил нам новый вред ложными надеждами, расчетами и тем фальшивым положением, в которое поставил нас в отношении к Англии. Совесть Шувалова очень эластична, но почти невероятно, чтобы он себе внутренне не делал некоторые упреки! По его донесениям, Салисбюри в последнем случае был на стороне Дизраэли, а не Дерби.