Камил Икрамов - Скворечник, в котором не жили скворцы

- Правду он говорит, - вспомнил Шурка. - Крылов в тот раз позже меня к Петыну пришел.

- Какое у твоего Толика было пальто? - спросил меня участковый Зайцев. - Опиши, что помнишь.

- Хорошее, новое кожаное пальто, какие бывают у летчиков и у танкистов, - сказал я, - пальто с поясом. Я такое видел раньше у сына Яворских.

Сын у Яворских был командир-танкист. В таком пальто я действительно видел его в день парада 7 Ноября прошлого года.

- Ну вот, - сказал Зайцев, - теперь приедет командир-танкист с фронта за этим пальто, а в том пальто ваш Толик ушел. Что вы, ребята, ему скажете?

Намек Зайцева был вроде бы очень ясный, но неожиданный. И пока я соображал, что все это значит, наш седой участковый опять спросил меня:

- Помогал Грибкову скрыться?

- Как - скрыться?

- Вещи ему нес?

- Он Петына не провожал, - вмешался Шурка, - я один. Я хотел Крылова позвать, а Петын сказал: "Не надо этого интеллигентика". Он его не любил, говорил: "Не люблю интеллигентиков".

- А тебя он любил?

- Любил, - опустил глаза Шурка, и рубец на его щеке стал краснее.

- За что любил? - спросил Зайцев, зло глядя на Шурку.

- Ты, говорит, простой человек, пролетарий...

- Лопух ты, а не пролетарий, - обозвал Шурку Зайцев. - Слово "пролетарий" у нас на гербе написано. Мало тебе мать врезала.

Шурка еще ниже опустил голову. Казалось, он сейчас заплачет.

Участковый, не глядя на нас, макнул ручку в чернильницу и стал писать. Писал он долго.

Я стал соображать, что Петын, наверно, кого-то обокрал и смылся. А может быть, он никого и не обокрал, может быть, его просто подозревают, потому что он раньше был вором. Но ведь он же исправился!

И еще мне стало неприятно, что Петын, оказывается, меня не любил. Я ведь его очень уважал и ничего плохого ему никогда не сделал.

- Теперь перейдем к тому дню, когда замигал скворечник. - Зайцев поднял глаза от бумаги.

Я подумал, что сейчас должен буду рассказать, что обнаружил в кладовке у Ольги Борисовны, про журнал со словом "керосин", про Андрея Глебовича, про все. И понял: после сегодняшнего утра я не смогу сказать об этом ни слова. У меня сразу пересохло во рту.

- Знал Грибков, что Кириакис в ночную работает?

- Наверно, знал, - сказал Шурка. - Он еще раньше знал, что Кириакис в ночную.

- Откуда?

- Мы ему сказали.

Шурка говорил неточно. Я помнил, что Петын об этом спрашивал меня.

- Это я сказал.

- Наводчики... Оба хороши! И вы оба видели, что из окна срывать скворечник вылез он?

- Да, - вместе сказали мы. - И еще Сережка Байков видел.

- Подонок! Фашистское отродье! - зажмурясь от ненависти, выругался участковый. - Своими руками пристрелил бы гада!

- Кого?! - вскрикнул я.

- У людей горе, слезы, кровь, смерть, а он лазает по квартирам, мародерничает. Это чистый фашист! Чистый фашист! Только фашист может на чужой беде строить свое благополучие. А вы ему помогали, были его разведчиками! Назаров даже помог ему вещи нести.

- Я же не знал! - взмолился Шурка. - Я же думал - он с фронта, раненый. Вы ведь тоже не знали.

Теперь я понял, почему Шурка пришел ко мне такой тихий, почему мать ударила его ремнем по лицу. Но поверить сразу не мог.

- Как же так? - спросил я. - Он же шпиона помог обезвредить. Об этом в книжке есть. Он же грудью заслонил командира в бою. Неужели он врал?

Видимо, участковому рассказы Петына были известны от Шурки.

- Лопухи! - еще раз выругал нас Зайцев. - Во-первых, книжка, о которой ты, Крылов, говоришь, вышла за два года до ареста Петына. Как же ты не понял этого? Зря он тебя интеллигентом называл.

"Так... - подумал я, - значит, Шурка не пролетарий, а я не интеллигент. Кто же мы тогда?"

- Лопухи! - в третий раз обозвал нас Зайцев. - Неужто вы верили, что он заметил снайпера? Снайпера! Понял, куда он целится, и заслонил грудью командира?! Неужто вы не видели, наконец, что образ жизни его совсем не изменился, и дружки у него те же, и речь та же? Из ваших же рассказов видно, как Грибков ненавидел всех людей: одних за то, что они образованные; других за то, что они просто труженики; третьих за то, что они уехали в эвакуацию; четвертых за то, что они остались в Москве.

Эти слова участкового подействовали на меня. А ведь и правда, мне все время чуть-чуть не верилось в то, что он рассказывает о себе, и не нравилось, как он говорил о людях. И жизнь его, и пьянки, и словечки действительно никак не изменились.

- Ой, Шурка, - сказал я, - ведь я так и знал!..

- Что знал? - вдруг заорал на меня Шурка. - Ты всегда говоришь "я так и знал". Ни фига ты не знал!

Я замолчал, потому что Шурка был абсолютно прав.

- Ваш Петын, - сказал Зайцев, - в самом деле очень хитрый и опасный преступник. Я у вас человек новый, но с первого дня заинтересовался им, попросил его прийти предъявить документы. Документы у него были в полном порядке. Действительно с фронта, действительно ранение. Но я все же стал наводить справки. На два дня только и опоздали. Война... Почта плохо работает.

Участковый встал из-за стола и сделал шаг. От волнения ему хотелось ходить, но ходить в этой клетушке было негде. Он опять сел.

- И все-таки, ребята, вы вахлаки. Павел Иванович Кобешкин еще позавчера попросил меня обратить внимание на Грибкова. Грибков принес ему в починку сапоги, а тому показалось, что это сапоги молодого Яворского. Только и это было слишком поздно. А сегодня из лагеря справка пришла...

То, что дальше рассказал нам участковый уполномоченный Зайцев, поразило и меня и Шурку. Оказалось, что в лагере Петын поменялся фамилиями с другим преступником, неким Клейменовым Виктором, а потом бежал. Объявили розыск Клейменова, в то время как тот сидел в лагере под фамилией Грибков, а Петын на свободе добыл документы на свое собственное имя, вновь стал Грибковым, ограбил раненного в грудь солдата, забрал справки о ранении, подделал их и заявился к себе домой. Он знал, что Грибкова пока никто не разыскивает и он сможет пожить здесь некоторое время.

Кто же мог такое подумать!.. Ну, а об остальном вы и сами, наверное, догадались.

Во время одной из тревог Петын обокрал квартиру Яворских. В другую ночь забрался в кладовку Ольги Борисовны Ишиной. Из этой квартиры Петыну ничего не удалось унести. Он взломал шкаф, вытащил шубу Ольги Борисовны, несколько кофточек. Потом вскрыл сундук и, не зная, что на улице заработал сигнал, продолжал копаться в кладовке.

Неожиданно для Петына в квартире появились люди. Много людей. Они рвались в закрытые двери комнат, выходящих на фасад, и не заметили, откуда среди них появился Петын. Он должен был там появиться: он же в звене охраны порядка.

А Петын быстро сообразил, что к чему. Он легко взломал дверь и даже проявил геройство, выскочив на подоконник. В первый момент все обошлось благополучно, но Петын понял, что, когда уляжется суматоха, нужно немедленно уносить ноги.