Андре Кастело - Королева Марго

Карл IX в своих королевских одеждах был «подобен солнцу», и даже Екатерина, впервые после поединка в Турнели, сняла свой траур и надела почти прозрачное шелковое платье, украшенное бриллиантами. Двойной кортеж — жениха и невесты — приблизился к собору.

Перед собором они разделились.

Католики поднялись на круглую площадку, построенную на паперти перед самим входом в Собор Парижской Богоматери. Именно здесь будут служить мессу кардинал и епископ, сопротивление которого удалось сломить. Между тем жених со своими друзьями-протестантами демонстративно и шумно прогуливались в галерее и вокруг собора.

— Мы заставим вас войти внутрь! — кричали им зеваки из толпы.

В желтом костюме, сверкающем бриллиантами и жемчугом, у алтаря вместо Генриха Наваррского стоял Анжу. Все такая же безжизненная и заплаканная, невеста даже не услышала ритуального вопроса, с которым в ходе церемонии обратился к ней кардинал Бурбонский. Королю пришлось резко толкнуть сестру, чтобы заставить ее наклонить голову в знак согласия. Спустя много лет этот жест зачтется, когда встанет вопрос о разводе… Долгая церемония окончена, жениха пригласили занять свое место, он приблизился к супруге и едва коснулся ее губ.

Затем в огромном зале Кариатид — превращенный в музей, он существует в Лувре поныне, — был дан роскошный обед. После пиршества, по традиции, бал открыла невеста. «Столько удовольствия доставила она своим исполнением испанского павана, итальянского пассемаццо, танца с факелами, столь изящны, величественны и плавны были все ее движения, — свидетельствует Брантом, — что весь зал, восхищенными взглядами следивший за этим прекрасным спектаклем, не мог ни наглядеться, ни налюбоваться ею…».

Чтобы заставить повеселеть адмирала, на суровом лице которого никто никогда не видел улыбки, специально в его честь было устроено морское дефиле. Следом за колесницами, разукрашенными ракушками и «посеребренными морскими львами», гарцевала раззолоченная лошадь, на широком крупе которой уместился целый ворох морских богов и музыкантов. А дальше вперевалку двигался гиппопотам, грузно кланяясь Нептуну, в котором все узнали короля Карла.

Стала ли в эту ночь Маргарита — уже королева Марго — в полном смысле женой своего мужа? Несчастная новобрачная, не перестававшая думать о своем ненаглядном герцоге де Гизе, проплакала большую часть дня. Обычно «подвижная, как ртуть», в этом ужасном настроении она, конечно, стала сама на себя непохожа. Что же до Генриха, то и одного вида его было достаточно, чтобы понять, как он робеет перед этим почти божественным созданием. Много позже Маргарита призналась:

— Примерно семь месяцев мы спали рядом, не разговаривая друг с другом.

Возможно, они любили друг друга молча… ведь в один прекрасный день, когда церковные судьи зададут Генриху вопрос: «А принес ли вам брак удовлетворение?» — он ответит без обиняков:

— Мы оба, королева и я, были молоды и полны жизни, разве могло быть по-другому?

А Марго со временем скажет и того больше:

— Мы оба в день свадьбы были уже настолько грешны, что воспротивиться этому было выше наших сил.

Да и с какой бы стати им — жизнелюбам и греховодникам — лишать себя радостей любви, даже если и тот и другой занимались ею без сердца?

На следующий день, во вторник, наступила очередь жениха дать бал для двора, и зрители снова могли «наглядеться и налюбоваться» танцующей Марго.

В среду 20 августа странное представление свершалось перед Бурбонским дворцом. Длинная сцена, утопающая в зелени и всевозможных цветах, превратилась в сад под названием «Рай любви», сходство с которым дополняли двенадцать прекрасных, «богато наряженных» нимф. Позванивая колокольчиками, в небе вращалось огромное колесо с двенадцатью знаками зодиака. Настоящий звездопад сопровождал семь планет — Нептун и Плутон тогда еще не были открыты… «Искусно встроенные сзади них» лампы и факелы создавали причудливую игру света и тени. Добавьте к этому тот факт, что колесо, вращаясь, брызгало лучами света как бы со всех сторон одновременно.

Правая сторона сцены символизировала Елисейские поля, или рай. Ад представлен был рекой с клубящимися испарениями серы. Это Тартар, самое глубокое место в аду, где подвергаются наказаниям враги. Среди бенгальских огней, полыхавших на берегах реки, носились черти и чертенята, «гримасничая и галдя на все лады». Наша эпоха, создав спектакли со светомузыкой, как видим, ничего особенно нового не привнесла.

А спектакль был, что называется, на злобу дня. Вот Генрих Наваррский и его кузен Генрих де Конде, с толпою «нечестивцев», нападают на ангелов, одетых в легкие серебристые одежды. Защитники католической веры, в чьих предводителях можно было узнать короля и его братьев, победоносно оттеснили своих врагов в страшный, источающий серные испарения Тартар. Там враги сделались пленниками чертей, а победители смешались с ангелами, среди которых легко было распознать Маргариту и принцессу Конде. Прежде чем закружиться в танце со всеми участниками представления, они станцевали сначала со своими мужьями. Так оба Генриха обрели спутниц жизни.

Как обычно, праздничная неделя завершилась турниром. На этот раз Амазонки — в их образе выступали Карл IX и его братья, с обнаженной грудью, — победоносно громили Неверных Турок, представленных, разумеется, Генрихом Наваррским, Генрихом де Конде и их сподвижниками. Апофеоз представления — псалмы на темы любви в исполнении певца Этьена Ле Руа, звезды той далекой эпохи.

Как и следовало ожидать, протестанты не испытывали восторга от того, что четыре дня подряд их подвергали дурному обращению и насмешкам, а также от того, что они постоянно терпели поражения… пусть пока это было лишь на сцене. Обида копилась в их сердцах — эта обида очень скоро вспыхнула ненавистью — и брызнула кровью в ходе той страшной трагедии, до которой осталось уже совсем немного…

Свадьба, которая заставила Марго пролить столько слез, призвана была упрочить Сен-Жерменский мир между католиками и протестантами. Тогда как все помыслы королевы-матери направлены были исключительно на мир, насупленный адмирал де Колиньи не переставал думать о том, как протянуть руку дружбы принцу Оранскому и помочь ему в освобождении Нидерландов от испанского ига. Но Екатерина своего мнения не изменила: конфликт с Испанией должен был обернуться неисчислимыми бедами для французской монархии.

Гордому Колиньи слышать это было смешно.

Как мажордом Франции, он видел для себя только одну цель: подобная операция увеличила бы его влияние на государственные дела. И правда, Карл IX настолько доверял Колиньи, что называл его не иначе, как «мой отец»! Значит, было необходимо решительно избавиться от дурного влияния адмирала. Эта решимость зрела в головах Екатерины и ее сына Анжу, разделял ее с ними и герцог де Гиз. Он-то не забыл, что именно адмирал, пусть и не прямо, был ответствен за смерть его отца: разве не он вложил оружие в руку убийцы, Жана Польтро де Мере?