Андре Кастело - Королева Марго

Вот так она и въехала в деревню Коломб в сопровождении своих фрейлин и дам — и, само собой, д'Обиака. Линьерак не осмелился отправиться в путь и ограничился тем, что потребовал еще денег, которые ему оставались должны.

Проехав долину Сере и миновав Пломб дю Канталь по страшным горным дорогам Верхней Оверни, Маргарита прибыла в Мюрат, виконтессой которого являлась. Оттуда через замок графа де Рандана и деревню Бесс, объехав предместье Иссуара, занятого королевскими войсками, вышла на берег Алье, где у паромной переправы Пертюс должен был ждать Шатонеф. Однако его не оказалось. Речку пришлось переходить вброд, глубокой ночью, с факелами, и королева чуть не утонула.

Наконец, 16 октября 1586 года, вся промокшая и полуживая от усталости, Маргарита прибыла в замок Ибуа, принадлежавший Екатерине Медичи. Она еще раньше написала матери: «В том состоянии, в котором я оказалась… сжальтесь надо мной за все выпавшие мне долгие тяготы…», рассчитывая, что мать разрешит ей поселиться в Ибуа. Не дожидаясь от нее ответа, Маргарита расположилась в замке, где, между прочим, не оказалось никакой провизии. В этот печальный вечер 16 октября ей пришлось поужинать салом, бобами и орехами.

Увы, назавтра в Ибуа прибыл не сеньор де Шатонеф, которого она так ждала, а Жан де Бофор, маркиз де Канияк, бывший наместник Верхней Оверни, служивший теперь герцогу де Жуаезу, фавориту Генриха III. Путешествовавшего по стране маркиза догнал приказ короля арестовать его сестру, которая, как он узнал, уехала из Карлата.

Маргариту разбудил шум снаружи — многочисленные всадники окружали замок. Поздно бежать, она в плену.

Поначалу она думала сопротивляться, но затем покорилась своей участи и написала месье де Сарлану, попросив его предупредить королеву Екатерину о ее состоянии и «тяжести выпавших на ее долю бед». Она продолжала в таких выражениях: «Я хотела бы, прежде чем умереть, хотя бы получить надежду на то, что королева-матушка знает, что мне хватило мужества не даться живой в руки моих врагов-протестантов, которых у меня всегда хватало. Передайте ей, что первая новость, которую она обо мне получит, будет моя смерть. Под ее покровительством я надеялась найти спасение во владениях ее, но все то, на что я так рассчитывала, оказалось жалкими руинами…».

Она приняла Канияка и гордо ему заявила:

— Маркиз, тебе кажется, ты совершил подвиг, захватив меня. На самом деле это будет иметь не так уж много последствий для тебя, а для меня и того меньше. Герцог де Жуаез был куда проницательней, зная, что ему это поручение не прибавит ни чести, ни заслуг. Поэтому он и переложил его на тебя!

Канияк защищался, как мог: он повиновался приказу короля, который был передан непосредственно ему, а кроме того, он должен выполнить и другое распоряжение, касающееся капитана д'Обиака, нашедшего убежище в Сен-Сирке. Королева поняла, что над ее конюшим нависла опасность. Она заставила его тщательно выбриться, переодела в женское платье и спрятала в узком шкафу, встроенном между двух стен… где его все же обнаружил и арестовал Канияк. Он отправил к королю Генриху III и Екатерине гонца, месье де Монморена, извещая их об аресте Маргариты и ее любовника и запрашивая дальнейших распоряжений. Екатерина, которая не испытывала никаких материнских чувств, попросила короля жестоко наказать виновных. Решимость ее пришлась как нельзя кстати: король только что получил копию инструкций, которые его сестра отправила герцогу де Гизу. Что содержалось в них? Нам это неизвестно, но, вне всякого сомнения, это были директивы королевы Наваррской своему бывшему любовнику, касавшиеся Католической лиги и предположительной передачи власти Лотарингскому дому, а также насильственного отречения короля Наварры. Нужно действовать, «не теряя ни единого часа, иначе она (Марго. — А.К.) причинит нам еще больше позора», добавила Екатерина.

Но короля не нужно было подталкивать к жестокости. Он был в таком гневе на сестру, что приказал, не испытывая никакой жалости: «Бросить в замок Юсон! С этой минуты лишить ее земель и содержания, а средства эти возместить маркизу в качестве довольствия для охраны. Что касается ее дам, пусть маркиз их выгонит немедленно и выделит ей несколько достойных фрейлин и горничных, пока королева, моя добрая матушка, не подберет их для нее сама. Королева-матушка повелевает мне повесить этого д'Обиака. Да свершится кара сия во дворе замка Юсон на глазах у этой презренной!».

Второе письмо короля нисколько не смягчило жестокости предыдущего приказа. Напротив: «Что касается д'Обиака, то хотя он заслужил смерти, было бы полезно, если бы несколько судей учинили над ним процесс, чтобы мы всегда имели достаточно резонов обуздывать ее дерзости, ибо она (Маргарита. — А.К.) всегда будет высокомерной и хитрой». Зло его на сестру безмерно: «Чем дальше, тем сильнее я чувствую и понимаю, какой позор эта презренная принесла нам…».

Несчастного любовника Маргариты препроводили в Эгперс, что южнее Ганна. Что вменялось ему в вину? То, что он увез королеву на крупе своей лошади? Что в некотором роде устроил ее побег? Но разве не сама Маргарита его об этом просила? Что не признавал приказов командира Марзе, брата Линьерака? Или, скорее, что принял участие в одном из заговоров, сплетенных Генрихом де Гизом и Католической лигой? Но ведь все это тоже делалось по просьбе Маргариты…

Процесс был лишь видимостью судебного разбирательства. Несчастный д'Обиак был приговорен к смерти через повешение, как простолюдин, хотя и был настоящим дворянином.

На эшафоте, установленном на площади Сен-Луи, он страстно поцеловал муфту из голубого бархата, принадлежавшую Марго. Его повесили за ноги, и палач бросил его в наспех вырытую у подножия виселицы могилу, когда он еще дышал…

Сначала 21 октября 1586 года Маргарита была препровождена в Сент-Аман-Таланд, затем в замок Сен-Сатюрнен, наконец 13 ноября по приказу Генриха III была доставлена в неприступную крепость Юсон, посреди дикого Фореза, между Бриудом и Сент-Этьеном.

Маргарита уничтожена.

Ее взору открылась пугающая картина овернской твердыни — величественного замка Юсон, опоясанного кольцом гор. Едва проехали предмостное укрепление замка, огороженное толстыми стенами с тяжелыми воротами, как перед глазами выросла скала, на которую словно «наворочены» были один над другим три города, — этот вид чем-то напоминал папскую тиару. Сам же замок словно висел в воздухе: увенчанный величественным донжоном, он возвышался над тремя рядами стен, усеянных бойницами и двумя десятками зубчатых башен. В узком пространстве между бастионами то тут, то там были видны стрельчатые арки, в которые были вписаны въездные ворота. Стены усыпаны крестообразными амбразурами, вдоль них тянулись галереи с бойницами, выступающие парапеты, башенки с крышами, «острыми, будто лезвие турецкой сабли», и флюгера, которые, как и положено, скрипели…