Любовь Скорик - Произведения

Между тем машинистки встать со своих мест не спешили. Они были увлечены общим разговором. Вернее, говорила-то одна Люсенька, остальные слушали, ахали, качали головами, всплёскивали руками — словом, выражали крайнюю степень заинтересованности. Я невольно слушала тоже, и скоро рассказ Люсеньки заинтриговал и меня.

— Я не удивляюсь брату — у мужчин случаются такие заскоки. Господи, какую невесту на эту пигалицу променял! Та — красивая, современная, умная — они ведь вместе в институте учились. А эта — смотреть не на что: ни фигуры, ни лица, ни профессии — чертёжница! И ведь в две недели Михаила окрутила. Мы к его свадьбе с Ниной готовимся, а он эту нам приводит: "Знакомьтесь — моя жена Роза". Ну ладно, пусть. Мужчина под настроение ещё не то может сделать. Но мама-то, мама! Старый опытный человек, уж ей-то совсем непростительно. Ну словно околдовали её. Ведь так, чего доброго, и вправду поверишь, что приворожить можно.

— А что ты думаешь, ещё как привораживают! — заторопилась высказаться Нина Тимофеевна, — моего-то вот так же увела одна…

Историю Нины Тимофеевны все мы слышали множество раз и потому интереса к ней не проявили.

— Вы не поверите, — продолжала Люсенька, — нас, родных детей, будто и нет вовсе. А перед ней ну просто устилается.

— Может, она подарками мать-то подкупила? — подала голос Анна, –

старухи это любят.

— Не смеши! Откуда? Явилась к нам с одним чемоданчиком. Детдомовская. Год только после школы проработала. Ничегошеньки! Чулки — штопаные. Только что не голая.

— Лаской она подъехала к твоей матери, вот что! — определила Зоя.

Однако Люсенька начисто отмела и это предположение.

— "Лаской"! Да она в первый же день заявила, что чужого человека называть матерью не собирается. Если уж своей матери не помнит, то и подставной ей не надо. Толковала, что называть свекровь матерью — это просто предрассудок,

— А как же зовёт-то?

— Вначале по имени-отчеству величала. А сейчас только и слышно: "мама" да "мамочка". Болела она сильно — так мама над ней, словно над маленькой, сидела, ни днём ни ночью от кровати её не отходила. Как тогда, в бреду, назвала впервые мамой, так теперь и зовёт.

— Это надо же, чтобы такая любовь у снохи со свекровкой! — мечтательно произнесла Зоя. — Даже не верится. А я-то думала, что у всех, как у нас.

— Нет, я тебе говорю: здесь дело не чисто! — твёрдо заверила Нина Тимофеевна. — Знает твоя невестка слово приворотное, знает. Присуха она.

— О, господи, да какое там слово, что вы в самом деле! В средневековье живём, что ли? Да и поглядели бы вы на неё, какая там присуха — белобрысая, конопатая, от горшка два вершка. Воробей ощипанный!

— А быть может, вы мать свою как-то обидели? — теперь уже не выдержала я. — Знаете, иногда и сам не заметишь, как обидишь, а она, жена вашего брата, просто по-человечески относится к своей свекрови?

Я сказала это и тут же покаялась. Люсенька так посмотрела на меня, что стала ясно: вовеки теперь быть мне у неё в немилости.

— Знаете, Валентина Петровна, у нас интеллигентная семья и атмосфера такая, что обидеть старого человека просто немыслимо. Нашей маме каждый может позавидовать. Кстати, пока эта распрекрасная Роза не расцвела в нашем доме, с мамой вообще никто никогда не ругался.

— А что же теперь, кто ругается?

— Да они и ругаются: свекровь со своей любимой снохой.

— Как "ругаются"?

— А вот так — пыль до потолка. Иногда — до слёз. И вот ведь загадка: чем больше ссорятся, тем больше делаются не разлей вода.

— Да, действительно, странно, — согласилась я.

— А я говорю: знает она приворотное слово, — настаивала на своём Нина Тимофеевна.

— Ну, всё, баста — перекур закончился! — возвестила Люсенька, загасила недокуренную сигарету и первой села за машинку.

С тех пор Люсенька считала своим долгом посвящать меня в свои семейные дела — видно, никак не могла забыть неосторожно высказанных мною и, кажется, глубоко задевших её подозрений. Надо отдать ей должное: она не навязывала своего мнения, бесстрастно преподнося одни лишь голые факты. С лёгкой руки Нины Тимофеевны Люсину невестку мы звали Присухой.

— На работу она решила выйти, — делала очередное сообщение Люсенька. — "Всё равно, — говорит, — я с Валеркой не нянчусь, чего зря сидеть?" Так ведь мама прямо рвёт и мечет — не пускает её: слабая, дескать, пусть отдохнёт. А если, мол, из-за денег, то вот моя сберкнижка.

— Может, мать просто с ребёнком сидеть не хочет?

— Ну да! Мама её до Валерки и не допускает: "Не поднимай! Не надсадись! Не волнуйся!" Над родными дочерьми так не ахала, не охала…

— Ну и была вчера потеха! — рассказывала Люсенька в другой раз. — Думали, с милицией придётся разнимать. А тема-то спора, представьте, — обыкновенная детская пустышка. Давать или не давать? — вот в чём вопрос!

— Бабушка даёт, а мать отнимает?

— Вот и ошибаетесь. Совсем даже наоборот. Бабушка говорит, что четверых вырастила без этой резины, что нечего дитё обманывать, пустышка, мол, — одно расстройство. Это бабушка так рассуждает. А мать в книге вычитала про врождённый сосательный рефлекс, что, дескать, вредно ему противиться. Ведь и книгу эту домой притащила, маме вслух читает. А та и слово-то такое — "рефлекс" первый раз в жизни услышала. Вот с пеной у рта каждая своё и доказывает. Никак не понимаю я свою дорогую невестку: чего ради вступать в спор со старым неграмотным человеком? Ну вычитала, ну считаешь, что так надо, — и делай Бога ради. Нечего пыль до потолка поднимать. Ведь могла бы престо принести эту злополучную пустышку и молча сунуть Валерке в рот. Да мать никогда бы не посмела без разрешения вынуть её. Так нет, устраивает со старухой диспуты, которые, того и гляди, перерастут в кулачные бои…

— Ну вот, наконец-то наша невестушка показала своё истинное лицо, — сообщила как-то Люсенька. — У матери через неделю день рождения, мы общий подарок всегда покупаем. Так она не пожелала с нами в пай вступать. "Дорого, — говорит, — и ни к чему матери швейная машинка". Ещё посмела обвинение нам бросить: Вас, — говорит, — обшивать она будет на этой машинке. — От негодования у Люсеньки огнём полыхали её остро отточенные накрашенные ноготки.

В следующий понедельник я поинтересовалась, как прошёл день рождения матери и что всё же подарила строптивая сноха. Люсенька расхохоталась:

— Представьте, путёвку свою в дом отдыха отдала и транзистор. И то, и другое матери нужно, как пятое колесо телеге. Да она сроду не бывала ни в каких санаториях. И не поедет ни за что. А если и поедет, то сбежит оттуда на другой же день. Она ведь без работы секунды не может, а там от безделья с ума сойдёт. А транзистор, я считаю, это просто насмешка. Ну к чему старухе эта музыка? Концерты модных певцов слушать? Смех да и только!