Георг Форстер - Путешествие вокруг света

Несмотря на такое хорошее предохранительное средство, как кислая капуста, у некоторых уже появились признаки цинги, то есть стали болеть десны, труднее стало дышать, появились синие пятна, сыпь, онемение членов и зеленые жирные частицы в моче. Больным было прописано свежее пивное сусло, и у иных сей страшный недуг прошел совсем, а некоторым, во всяком случае, полегчало. Суровый климат весьма скверно сказался также на овцах, которых мы взяли на мысе Доброй Надежды. Они запаршивели, превратились в сплошную кожу да кости и почти перестали есть. Козы и свиньи принесли потомство, но в штормовую погоду новорожденные либо появлялись на свет мертвыми, либо вскоре коченели от холода. Словом, все говорило за то, что пришла пора покидать высокие южные широты и спешить в гавань, где можно было бы освежить силы наших людей и спасти хотя бы немногих оставшихся овец, предназначенных в подарок жителям островов Южного моря.

16-го, когда мы находились примерно под 58° южной широты, море ночью стало светиться. В столь высоких широтах, да еще при таком холоде, это нам показалось странным. Правда, свечение было не столь сильным, как у мыса Доброй Надежды; были видны лишь отдельные искры. Термометр в полдень показывал 33 1/ 2° [0,8°C], и ночью 16-го и 19-го мы опять наблюдали южное сияние, причем во второй раз столбы света образовали дугу по всему небу и были ярче всех, виденных нами когда-либо прежде.

Как уже было сказано, мы теперь наконец шли к северо-востоку, держа курс на южную оконечность Новой Зеландии. Дул сильный ветер, и мы часто видели водоросли, в частности траву, растущую у скал, а так­же, множество буревестников и других морских птиц. Особенно позабавили нас крупные серые чайки, преследовавшие большого белого альбатроса. Несмотря на размах своих крыльев, он никак не мог от них улететь, а они каждый раз атаковали его снизу, целясь в живот, где он, как они, видимо, знали, был наиболее беззащитен. У альбатроса не оставалось иного выхода, как только сесть на воду; здесь его страшный клюв мог, видимо, внушить им должное уважение. Чайки — сильные и хищные птицы. На Фаррерских островах они порой рвут на куски даже ягнят и уносят мясо в свои гнезда. Альбатросы на вид менее агрессивны и питаются в основном мелкими морскими животными, особенно моллюсками и медузами. Севернее 50° южной широты мы увидели их вокруг себя множество, на юг же так далеко, как мы, проникли лишь немногие, из чего следует, что для них привычен умеренный климат.

Чем дальше мы уходили на север, тем больше встречалось нам тюленей, плывших от берегов Новой Зеландии. А 25-го мы увидели на воде ствол дерева и множество пучков водорослей, вид которых вдохнул в наших матросов новые силы. Вскоре мы заметили на северо-востоке землю, она тянулась к востоку и была еще очень далеко. Однако благодаря попутному ветру в 5 часов пополудни мы оказались уже всего в нескольких милях от скалистого изрезанного берега, где можно было наверняка найти просторную бухту или пролив. Дальше в глубине виднелись высокие горы. Ввиду близости берега был брошен лот, который на глубине 30 саженей не достиг дна. Тем более неожиданным оказался для нас крик вахтенного с марса, что рядом скалы. Пришлось поскорее разворачивать корабль, а поскольку к тому времени стемнело и шел дождь, мы ради безопасности отошли от берега подальше.

На следующее утро выяснилось, что мы находимся у крайней оконечности Новой Зеландии, южнее мыса Уэст-Кейп; этих мест капитан Кук во время своего первого плавания на «Индевре» еще не обследовал.

Так закончилось наше первое путешествие в высокие южные широты, в ходе которого мы провели четыре месяца и два дня, не видя земли. Но все это время всемогущее провидение хранило нас от особых несчастий, уверенно провело через многие опасности и помогло, за некоторыми исключениями, оставаться неизменно в добром здравии. Это тем более достойно удивления, что на протяжении всего плавания от мыса Доброй Надежды до Новой Зеландии нам беспрестанно приходилось бороться с трудностями, новыми для многих из нас и потому особенно опасными. Разорвало наши паруса, наши снасти превратились в клочья, корабль немилосердно швыряло по волнам, или же ветер накренял его так, что трудно было держаться не только матросам, работавшим наверху, но и даже в каютах и на палубе,— все, что можно сказать о жестоких штормах, для которых не пожалел таких черных красок правдивый летописец путешествия Ансона, составляло лишь ничтожную и, пожалуй, не самую важную часть наших бедствий.

Нам, сверх того, пришлось столкнуться с необычайной суровостью климата; на матросов и офицеров то и дело обрушивались дождь, град и снег; снасти и такелаж покрывались льдом, раня руки работавших; запас свежей воды можно было пополнить только плавучим льдом, но, пока удавалось достать его из ледяной воды, руки коченели и обдирались в кровь; постоянно грозила опасность столкнуться с высокими ледяными горами, коими полон бескрайний Южный океан. Опасностей было так много и они обрушивались столь внезапно, что людям редко удавалось вкусить положенный отдых, потому что в любое мгновение вахтенные смогли кликнуть на помощь, а корабль все время надо было вести с неусыпной осторожностью и поворачивать как можно быстрее. Словом, те долгие месяцы, что мы провели в открытом море, не видя земли и не имея свежих припасов, были поистине сплошной чередой трудностей и бедствий. Удочки и бечевки, розданные еще в ноябре, до сих пор ни разу не понадобились, поскольку море в этих высоких широтах всюду было бездонно и мы не видели ничего, кроме китов. Но раз нам не посчастливилось встретить землю, ничего иного ждать не приходилось, ведь, как известно, поймать на удочку рыбу вдали от берегов и отмелей, на бездонных глубинах можно лишь в жарких широтах

Наконец, ко всем этим тяготам следует добавить и мрачное уныние, царящее под антарктическими небесами, где зачастую нас неделями окутывал непроглядный туман и где редко увидишь радостный лик солнца — а это одно способно повергнуть в уныние даже самых решительных и бодрых людей.

Когда размышляешь обо всем этом, кажется поистине удивительным знаком божественного покровительства, что мы не испытали всех тех последствий, коими грозили нам все эти многообразные и многочисленные опасности.

Пробыв в открытом море сто двадцать два дня и пройдя за это время около 3500 морских миль, мы наконец в полдень 26 марта вошли в бухту Даски [Текококото]. Эту бухту, расположенную севернее мыса Уэст-Кейп, капитан Кук открыл во время своего прошлого плавания на «Индевре» и тогда же дал ей название, но сам в нее не входил [163]. Нам не терпелось поскорее бросить якорь, и мы полагали, что сможем сделать это сразу же, как войдем в бухту. Однако лот показал там слишком большую глубину — 40 саженей, а немного далее даже на 40 саженях он не доставал дна; поэтому нам пришлось проплыть гораздо дальше. Погода между тем была прекрасной, а по сравнению с тем, что нам пришлось испытать до сих пор, просто отрадно теплой. Легкий ветер нес нас мимо многочисленных скалистых островов, поросших вечнозелеными деревьями и кустарником; их более темная зелень живописно сочеталась с зеленью других деревьев, уже тронутых осенью, и приятно выделялась среди нее. У берега гнездились целые стаи водоплавающих птиц, а из леса отовсюду доносилось неуемное пение пернатых его обитателей. Мы так долго мечтали увидеть землю и свежую растительность, что этот вид особенно восхищал нас, и в глазах каждого можно было ясно прочитать, какое глубочайшее удовольствие он вызывает у всех.