Николай Крылов - Не померкнет никогда

В полосе наступления этой дивизии оборонялись 54-й Разинский стрелковый полк майора Н. М. Матусевича и 3-й морской подполковника С. Р. Гусарова. За первые три дня штурма они не дали противнику продвинуться ни на шаг. Фашистскую пехоту подпускали на 150–200 метров и встречали сосредоточенным точным огнем, которого та не выдерживала. Гранатометчики, сидевшие в ячейках впереди траншей, имели приказ не расходовать гранаты, пока немцы не подойдут на 50 метров. И атаки захлебывались. Трупы своих солдат, сотнями лежавшие на ничейной полосе", гитлеровцы не пытались выносить даже ночью. Комендант сектора считал, что 24-я немецкая дивизия потеряла в эти дни не меньше трети своего состава.

И все же два стойко державшихся полка не уберегли свой стык. Нажав на этом участке, прикрывая группы автоматчиков танками, противник врезался между ними. Из нескольких клиньев, которые гитлеровцам удалось образовать в тот день, этот был наиболее опасен.

Прорвавшиеся подразделения врага могли повернуть на командный пункт Чапаевской дивизии (где он находится, немцы, по всей вероятности, знали). Однако даже это их не соблазнило. Пренебрегая тем, что окажутся в мешке, если мы закроем пробитую брешь, они упорно лезли дальше в сторону Северной бухты. Очевидно, им было приказано продвигаться туда любой ценой: срок, данный командиру 24-й дивизии, истекал…

Генерал Коломиец принимал энергичные меры для восстановления стыков. Разинцы, чтобы соединиться с полком Гусарова, пошли в штыковую атаку. Но ликвидировать разрыв между двумя полками, достигший нескольких сот метров, было уже не так-то просто.

В дополнение к тому, что передавалось в третий сектор из армейского резерва, мы перебросили туда для ликвидации мелких групп гитлеровцев, просочившихся на левом фланге, роту автоматчиков из 773-го полка, действовавшего в четвертом секторе. В тот же день командарм решил для удобства управления переподчинить генералу Воробьеву и два остальных полка 388-й дивизии, которые занимали оборону вдоль Камышловского оврага, с оставлением их на тех же позициях. Тем самым с Коломийца ответственность за этот участок снималась, а фронт четвертого сектора на время расширялся вправо.

Там, в четвертом, тоже продолжались ожесточенные бои, и самые тяжелые опять на участке Кудюрова. Проводная связь с кавдивизией прервалась. Командарм передал на ее КП по радио: "Сдерживать противника сколько можно, использовать выгодные рубежи. Утром 21-го ожидайте поддержку. Пока помогу самолетами". По радио же была передана благодарность Военного совета армии 149-му кавполку Калужского за особую стойкость, и отдельно — эскадрону младшего лейтенанта Ткаченко.

Полк этот по числу бойцов соответствовал теперь почти что роте, эскадрон взводу, но прорвать здесь нашу оборону вражеские танки и пехота по-прежнему не могли. А комэск Ткаченко со своими бойцами сумел захватить при ночной вылазке немецкую противотанковую пушку со снарядами. Присоединенная к нашим, она тоже била по наседающим гитлеровцам.

Остатки кавдивизии давно следовало бы отвести с переднего края, однако заменить их было пока нечем. Да и нужны были эти несгибаемые ветераны, сколько бы их ни осталось в строю, сейчас именно на передовой. Ценя их как костяк, способный цементировать оборону, мы пошли на то, что временно присоединили к 154-му кавполку подполковника А. К. Макаренко, у которого своих людей оставалось всего несколько десятков, соседний 773-й стрелковый полк, потерявший в бою только что назначенного нового командира капитана Е. И. Леонова, вчерашнего комбата из 8-й бригады морской пехоты.

Среди событий дня было и отрадное: части второго сектора вновь заняли высоту с Итальянским кладбищем. Но восстановить положение на участках 3-го морского и Разинского полков до вечера не удалось.

В отличие от прошлых суток активность противника не прекращалась и с наступлением темноты. Из двух секторов сообщили, что немецкие солдаты — этого в декабре еще не бывало — идут в атаку без шинелей, в одних мундирчиках.

Мороз ослабел, но все же форма была не по погоде. Когда несколько полузамерзших немцев сдались в плен, мы узнали, что шинели у них отобрали перед атакой, причем было сказано: "Получите в Севастополе". В Севастополе обещали и обед. Командиры фашистских дивизий делали отчаянные попытки выполнить срывавшийся план, уложиться в назначенные Манштейном, а может быть и кем-то выше, сроки.

К тому часу, когда мы обычно подводили итоги дня, этот боевой день еще не кончился и положение оставалось весьма напряженным. Единственное, что можно было сказать: наш фронт не прорван. Вклинивания, которые произошли в третьем секторе, прорыва обороны еще не означали.

Мелкие группы противника, оказавшиеся у нас в тылах, в основном были уже ликвидированы. Однако группа, что прорвалась между полками Матусевича и Гусарова (батальон или больше), закрепилась на двух безымянных высотках и в примыкающих к ним лощинах Мекензиевых гор. И поскольку разрыв в линии фронта еще не был полностью перекрыт, она могла даже получить подкрепление.

Покончить с этими гитлеровцами, засевшими очень близко от бухты и города и, несомненно, имевшими задачу облегчить прорыв сюда всей 24-й дивизии, которая по замыслу врага, очевидно, должна была где-то соединиться с передовыми частями 132-й пехотной, атакующими с другого направления, следовало побыстрее. Характер местности не позволял надеяться, что здесь справятся одни артиллеристы и летчики. Но о том, чтобы генерал Коломиец снял какие-либо подразделения у себя с фронта, не могло быть речи.

Словом, позарез требовался резервный ударный батальон — 500–600 смелых бойцов с грамотным и решительным командиром. Командарм переговорил с контр-адмиралом Жуковым, и Гавриил Васильевич обещал, что людей найдет.

А дать в батальон командира должен был штаб армии. Перебрав по памяти возможных кандидатов, мы остановились на майоре пограничнике Шейнине как на самом надежном. Он формировал наш пограничный полк, а затем, передав его Рубцову, стал у него заместителем.

Я знал Касьяна Савельевича Шейнина по Одессе. Там его батальон отличался не раз, а однажды перебрасывался на прерывный участок фронта, где помог восстановить положение. Из разговора с Шейниным запомнилось: на военной службе он, как и я, с девятнадцатого года, в Красную Армию пришел с Путиловского завода…

Получив по телефону приказание явиться на КП армии, Шейнин прибыл из-под Балаклавы так быстро, что было ясно — на сборы не потратил и пяти минут. Он предстал передо мной в безупречно сидящей, перетянутой ремнями шинели с зелеными петлицами пограничника, на груди — автомат и бинокль, на боку полевая сумка.