Николай Крылов - Не померкнет никогда

На Корабельной стороне, от Воловьей балки до Павловского мыска, рыли траншеи, строили доты и дзоты, устанавливали прожекторы. Ответственность за этот участок командующий СОР возложил на генерала П. А. Моргунова: раз фронт проходил по берегу, хотя бы и внутри города, вступала в свои права береговая оборона.

На этот рубеж выводилась прямо из боев на Мекензиевых горах 79-я бригада Потапова, которая по числу бойцов соответствовала уже не больше чем нормальному батальону. Для подкрепления ей придавались 2-й Перекопский полк Тарана, тоже весьма немногочисленный, и несколько подразделений, сформированных в тылах. Потапову был подчинен бронепоезд "Железняков", для которого основной огневой позицией назначался участок пути около электростанции, а укрытием — Троицкий тоннель, ближайший к Севастопольскому вокзалу.

В такой обстановке наступило 22 июня — годовщина войны. День обещал быть, и действительно стал, очень трудным. Но немцы, очевидно, уже понимали, что отметить его взятием Севастополя они не смогут.

Пожалуй, самым существенным, чего противнику удалось в этот день добиться, был захват высоты 74 у стыка первого и второго секторов. Это означало углубление южного клина. А на севере нельзя было больше откладывать отвод чапаевцев на тот запасный рубеж, о котором вставал вопрос еще шесть дней назад. Теперь всякое промедление с этим означало бы, что 25-я дивизия окажется отрезанной и враг прорвется в Инкерманскую долину.

Ковтун и Безгинов поехали помогать штадиву переводить полки на новые участки. Все прошло организованно, артиллеристы и минометчики редким, но хорошо спланированным огнем прикрыли этот маневр. Командный пункт генерала Коломийца находился в пещерах бывшего Инкерманского монастыря, выдолбленных в незапамятные времена в скале над устьем Черной.

…Вечером услышали по радио, что на берегу Средиземного моря капитулировал перед фашистской армией Роммеля английский гарнизон Тобрука. Тот самый, который, тоже находясь в осаде, прислал нам еще в Одессу приветственную телеграмму со словами солидарности.

За англичан в Тобруке стало как-то обидно. Им было там, конечно, нелегко, однако сражаться до последнего не захотели. О впечатлении, которое произвело тогда известие не далекой Африки, напомнил мне дневник покойного И. Ф: Чухнова, где он запиеал: "Бойцы говорят: "Нет уж, мы будем драться не по-английски, а по-русски!"

* * *

"Наиболее отличившихся назвать затрудняюсь. Если б мог, наградил бы всех!" — так заявил один наш комбат, когда ему предложили представить к наградам пять-шесть бойцов.

Комбата нетрудно было понять. Командиры дивизий, сообщив по телефону, что отправляют в штарм новые "реляции" — наградные листы, тоже не раз добавляли: "А вообще-то достойны награды и все остальные!"

За две недели отражения штурма командующий СОР и командарм Приморской, каждый в пределах предоставленных ему прав, наградили от имени правительства орденами и медалями сотни бойцов и командиров. Вручать награды старались безотлагательно. Генерал Петров, члены Военного совета использовали для этого каждый выезд в войска. Но часть орденов оставалась все же неврученной: тех, кому они предназначались, уже не было в живых…

Как-то Чухнов поднял на Военном совете вопрос о том, что пора представить нескольких армейцев к званию Героя Советского Союзе.

— Потом отметят всех, кто достоин, — говорил он. — Но если вот сейчас дадут Золотую Звезду кому-то из рядовых пехотинцев, из тех лейтенантов и политруков, которые всегда в первой траншее и под бешеным огнем ходят в контратаки, это еще больше воодушевит всю армию. А людей, заслуживающих такой награды, назвать нетрудно. Давайте представим для начала хоть трех-четырех, тогда это пройдет быстрее.

В тот период войны звание Героя присваивалось еще довольно редко. Посмертно отмечали им тех, кто погиб, совершив выдающийся подвиг. А из живых больше летчиков, командиров подводных лодок. В стрелковых частях, в пехоте Героев Советского Союза было мало. И это казалось естественным: время ли представлять к высшей награде Родины, если наши войска пока редко где могли наступать?

В все-таки мы представили к Золотой Звезде пехотинцев, отличившихся не в наступлении, а в обороне. Решили, что оценка, которую получили действия севастопольцев в приветствии Верховного Главнокомандующего, дает на это право. Обсудив порядочно кандидатур, не без труда ограничились семерыми.

Представления передали в Москву по радио. Но, признаться, не очень верилось, что их рассмотрят срочно- мало ли наверху иных забот!

Однако рассмотрели немедленно. Указы, датированные 20 июня, были приняты по радио ночью вместе с другой официальной информацией для завтрашних газет. И потому прежде всех узнал о них наш редактор Курочкин, а от него — начальник поарма бригадный комиссар Бочаров.

— Все семеро — Герои Советского Союза! — радостно объявил Леонид Порфирьевич, входя к командарму, у которого сидели Чухнов, Кузнецов и я. Завтра это будет в газетах. Надо позвонить в части, поздравить!

От такой новости потеплело на душе.

— Они у нас как, все живы? — осведомился командарм, начав вдруг протирать пенсне. Этого, конечно, никто точно не знал — за день в боях пали еще сотни приморцев. Иван Ефимович нетерпеливо снял телефонную трубку: — Соедините с Новиковым!

Я немного расскажу сейчас об этих семерых. И в какой-то мере это будет рассказом также о других бойцах и командирах, которые сражались так же самоотверженно. А подвиг героя ведь не меркнет от того, что он не остался чем-то исключительным, был повторен и продолжен, послужил воодушевляющим примером, сделался символом подвига массового, общего.

…Еще в дни Одесской обороны в Приморской армии стало известно имя ефрейтора Ивана Богатыря. Сын матроса с легендарного броненосца "Потемкин", а сам черноморский пограничник, это был один из самых смелых и удачливых разведчиков нашего погранполка. Он приводил в качестве "языков" неприятельских офицеров, добыл однажды целый портфель румынских штабных документов, из другой разведки вернулся на захваченной во вражеских тылах, танкетке… А в Севастополе в первый раз отличился, когда в декабре был послан с подкреплением из полка Рубцова на Мекензиевы горы и назначен старшим в пулеметный дот. Сто двадцать трупов фашистских солдат, скошенных очередями из амбразур, насчитали перед этим дотом после отражения вражеских атак.

К весне сорок второго Иван Богатырь овладел искусством снайпера, научил ему нескольких товарищей. Но особенно оправдал ефрейтор свою громкую фамилию в тот день, когда он фактически один (два других пулеметчика, находившиеся с ним, выбыли из строя) полдня удерживал атакуемую фашистами высотку. Раненный в правую руку, Богатырь обходился девой, переносил пулемет от одной амбразуры дота к другой, ведя огонь в разных направлениях. И потом оказался еще в состоянии одолеть подобравшегося к доту гитлеровца в рукопашной схватке…