Анна Тимофеева-Егорова - Я — «Берёза». Как слышите меня?..

— Мне нужна работа и жилье. И как можно быстрее!

Молодой человек, сидящей за большим письменным столом, удивленно сквозь очки посмотрел на меня, приподняв голову.

— Ты, собственно, по какому делу, товарищ?

— Дело мое не терпит отлагательства…

И страшно волнуясь, а оттого путаясь, я стала рассказывать о себе. О метро, об аэроклубе, о летнем училище, о брате… Ничего не скрывая, ничего не тая — как на духу. Секретарь слушал молча, в его взгляде виделась живая заинтересованность. По мере того, что он узнавал, в нем отражалось и теплое участие. Он понимал, как мне показалось, что отстранили девушку от любимого дела. И не просто девушку, а комсомолку, овладевавшую сложным летным мастерством. Большая война стояла на пороге. Крепила свою оборону и страна Советов. Невиданными темпами развивалась индустрия, перевооружалась армия. Обо всем этом прекрасно знал секретарь обкома и, слушая мой сбивчивый рассказ, все более удивлялся: как могли учлета без всяких причин снять с самолета в то самое время, когда так требуются летные кадры, когда Осоавиахим не успевает готовить курсантов для военных училищ, когда программа допризывной подготовки напряжена до предела!..

— Документы у тебя какие при себе?

— Вот, — я положила на стол паспорт, комсомольский билет, красную книжечку — благодарность от правительства за строительство метро, первой очереди и справку о том, что я закончила планерную и летную подготовку в аэроклубе.

Читая документы, секретарь задавал мне вопросы, как бы невзначай сам отвечал, сочувствовал, куда-то звонил, кого-то вызывал к себе, а я сидела на диване и… плакала.

— Ну, а наших ребят сумеешь учить планерному делу?

— Конечно, смогу!

— Отлично. Мандаты у тебя подходящие.

У меня даже дыхание остановилось.

— Ну, рева, пойдем обедать, — слышу его насмешливый голос, обращенный ко мне.

— Спасибо, не хочу!

— Пойдем, пойдем, — он потянул меня за руку.

После обеда, увидев мой пустой кошелек, одолжил двадцать пять рублей до первой получки.

— Ты вроде бы работой и жильем интересовалась? — в голосе секретаря веселое лукавство. — Мы тебя тут, пока ты ревела, просватали на Смоленский льнокомбинат счетоводом. Будешь сальдо бульдо подбивать. Планерную школу организуешь. На комбинате коллектив боевой, молодежный. Езжай прямо в отдел кадров. Я об всем договорился. А как устроишься, иди в аэроклуб к комиссару, там, я слышал, есть тренировочный отряд для тех, кто уже закончил пилотскую подготовку. У тебя сколько братьев? — неожиданно спросил секретарь.

— Пять.

— Ну вот, какая ты богатая на братьев, а у меня ни одного. Если в автографии будешь писать о всех братьях — много бумаги израсходуешь. Поняла?

— Спасибо за совет!

— В аэроклубе покажи все свои «мандаты» и попросись принять тебя в тренировочный отряд.

На том и порешили.

— Какие возникнут вопросы, не стесняйся, приходи…

— Спасибо… — всхлипнув носом, пробормотала я, и пулей помчалась на льнокомбинат, благодаря свою судьбу: какая же я все-таки счастливая на хороших и добрых людей!

В тот же день меня приняли счетоводом по расчету прядильщиц, к вечеру поселили в общежитие, в комнату, где жила лучшая стахановка комбината Антонина Леонидовна Соколовская. А в аэроклубе меня зачислили в тренировочный отряд, и я опять стала летать.

О, какое это счастье — после работы спешить в аэроклуб, где нас уже ждала полуторка, и мы катили на аэродром, далеко от города, от городской суеты…

Глубокой осенью мы сдали государственной комиссии теорию и практику полета и были распущены до особого распоряжения.

Надежды на то, что мне дадут направление в летную школу у меня не было. В отряде у нас училось еще пять девчонок — потомственных смолянок, а я ведь была приезжая. Так что решила не ходить в аэроклуб и занялась подготовкой в авиационный институт. Именно в авиационный, а ни в какой-то другой. Если уж не удастся летать, так буду хотя бы рядом с самолетами. Когда-то и брат Василий настаивал, чтобы я училась… Пишу когда-то, а ведь прошло всего полтора года, как я распрощалась с Москвой, Метростроем, аэроклубом, товарищами, Виктором, братом… Где-то далеко на севере отбывал Василий наказание без права переписки…

Мама сообщала, что сочинила она с помощью добрых людей прошение нашему земляку — Михаилу Ивановичу Калинину о невиновности Васеньки. Ответа не получила и тогда решила сама поехать в Москву.

«Катя с внучонком Егорушкой отвели меня в приемную всесоюзного старосты, а сами ушли. Большая очередь была, народу много понаехало. Дошел и мой черед. Я-то думала, что это сам Михаил Иванович, но взглянула на принимавшего, а бороды клинышком не обнаружила, — рассказывала мама. — Ждала, что помощник меня к земляку поведет, а он мне только и сказал: „Председатель Верховного Совета по таким вопросам не принимает…“».

Я продолжала работать на льнокомбинате. Два раза в неделю занималась с планеристами, посещала курсы по подготовке в институт.

Однажды вечером в выходной день, зашла я в кафе, села за столик и заказала мороженое.

— Егорова! — кто-то окликнул меня сзади.

Повернулась на голос — и вижу комиссара аэроклуба. Подошла к его столику. Он познакомил меня со своей женой, дочкой и усадил рядом.

— Почему же ты не ходишь в аэроклуб? — спросил меня комиссар.

Я высказала свои сомнения, а он мне и говорит:

— Зря, а ведь вчера после долгих споров мы решили отдать единственную женскую путевку в Херсонскую авиационную школу тебе.

— Мне?

— Да, тебе Коккинаки, — и, обращаясь к жене, пояснил: — ребята прозвали ее «Коккинаки», вот и я Аню так назвал, — и мы все дружно засмеялись.

— Ничего, называйте, — я, — мне даже нравится, ведь братья Коккинаки прославленные летчики, испытатели и рекордсмены.

— Завтра же бери в штабе аэроклуба направление, увольняйся с комбината и быстрей езжай в Херсон. Учти, придется там тебе сдавать кроме специальных предметов экзамены по общеобразовательным предметам за среднюю школу. Конкурс большой, готовься!

В Херсоне действительно был большой наплыв воспитанников аэроклубов страны. Приехали из Москвы и Ленинграда, Архангельска и Баку, Комсомольска-на-Амуре и Минска, Ташкента и Душанбе. На штурманское отделение в училище принимали только девушек, а на инструкторское — в основном парней.

В первую очередь нас направили на медицинскую комиссию. Кто прошел, того включали в группы для сдачи общеобразовательных предметов. Математику устно принимал старый преподаватель педагогического института и мы, убедившись, что он плохо слышит, помогали друг другу подсказками, и большинство получили пятерки. Но «ряды» наши заметно редели.