Раиса Аронова - Ночные ведьмы

Вечером, несмотря на проливной дождь, отправились к Лиде Демешовой. Не ломать же планы из-за капризов погоды! Тем более что Лида ждала нас. Приехала туда и Ольга Клюева - тоже, как и Лида, из бывших штурманов. Засиделись допоздна. Расспросам и рассказам не было конца. И было много "а помнишь?.."

Ольга Клюева работает инженером. Она все такая же, как и раньше, немного флегматичная, острит с самым серьезным видом, говорит без всякой дипломатии. За последние годы несколько раз была за границей.

- Поездить, посмотреть - это полезно, - говорит она. - Но мне потом мой Саратов становится милее во сто раз.

Во время беседы я обратила внимание на то, что у Лиды левая рука менее подвижна, чем правая. Поймав мой пристальный взгляд, Лида пояснила:

- Ранило меня в Белоруссии, помнишь? Сухожилие повредило...

- Это тогда, днем, при перелете на новую площадку?

- Вот, вот... Мы летели с Клавой Серебряковой. Курс лежал вдоль Минского шоссе. И вот, где-то в середине маршрута на нас свалился "фоккер", дал очередь и ушел в сторону солнца. Изрешетил весь гаргрот, а мне в руку осколок попал. Мы сразу изменили курс и сели на полянке. За нами летел самолет из другого полка, и его тоже клюнул фашист. Поджег. Так больно было смотреть на гибель товарищей... Когда мы прилетели в полк и начали выгружать из гаргрота вещи, то они оказались все посеченные. Пострадала и Клавина мандолина. Клава так переживала! "Лучше бы, - говорит, - ранило меня, чем мандолину.). Вот с тех пор левая рука у меня почти бессильна.

- А как же ты дергала потом за шарики бомбосбрасывателей?

- Правой.

- Это ж неудобно - правой рукой с левого борта!

- А что делать? Меня могли бы отстранить от полетов, если бы призналась.

И вот так многие у нас - скрывали свои недуги из-за опасения, как бы не отстранили от полетов.

Лида и Ольга много расспрашивали нас об однополчанках, которые живут в Москве. Интересовались, как будет организована "большая встреча" всего полка в будущем, юбилейном 1965 году.

- Мы обязательно приедем. Хочется повидаться с девчонками.

- Какие же мы теперь девчонки? - смеемся.

- Возраст определяется не годами, а насколько сам себя чувствуешь, говорит Ольга. - Когда же я встречаюсь с однополчанками, то, ей-богу, чувствую себя девчонкой.

- Значит, почаще нужно встречаться!

23 июля

Утром поехали на кладбище, на могилу моей мамы. Порывистый ветер нагонял рябь на лужицах после вчерашнего дождя. По небу в смятении бежали кучевые облака. Деревья шумели. Погода была под стать моему душевному состоянию.

Тяжело бывать на могиле матери, хотя со дня смерти прошло уже тринадцать лет. Горечь и боль утраты возобновляются с прежней силой, когда подходишь к надгробью. Положили цветы к небольшому белому памятнику. Сели на скамеечке. Здесь, в густой заросли деревьев, было тихо.

...Рано ты, родная, ушла из жизни.

Что такое мать, мы осознаем полностью только, наверное, тогда, когда теряем ее навсегда. А до этого трагического момента, кажется, и не замечаем всех благ, которые она нам дает. Дает так много, что человечество всегда в неоплатном долгу перед Матерью. Но в отличие от всех кредиторов мира Мать никогда не требует возврата долга.

...Почему, когда человеку трудно, то он вслух или мысленно произносит волшебное слово "мама"? Очевидно, потому, что с младенческих лет знает мать всегда придет на помощь, К месту или нет, припомнился один случай, о котором рассказывала мне Руфа еще на фронте. Однажды она, как штурман эскадрильи, полетела в контрольный полет с новой летчицей. Всю дорогу до цели мучились - не могли слышать друг друга. Потом, уже на земле, выяснилось, что в резиновый шланг переговорного аппарата попал какой-то шарик. Но вот над целью их поймали прожекторы. И тут же Руфа ясно услышала по аппарату:

"Мама!" Этот невольный вскрик летчицы, впервые попавшей в жуткий слепящий луч, прорвался сквозь препятствие. Не все, понятно, кричали над целью "мама!". Но мысленно я не раз обращалась к матери в трудные минуты, потому что знала - это придаст мне силы и твердости.

Вспомнился мой приезд после войны на несколько дней домой. Мы сидели с мамой вечером вдвоем за столом, пили чай. И вдруг она сказала: "Спой мне, дочка, песню "Мама". Удивилась я тогда - ни разу в жизни она не просила меня петь. Сначала робко, но потом, взволнованная ее вниманием, я пела. Мама слушала и плакала. Наверное, от счастья...

Возвратились домой уже часа в два.

- Каковы дальнейшие планы? - поинтересовался Леша.

- Мне что-то никуда больше не хочется ехать сегодня, - призналась я. Посидим дома, тем более вечером обещали зайти мои довоенные подруги.

Приход гостей поднял мое настроение. Это был своеобразный вечер вопросов и ответов. Спрашивали друг друга о семье, о детях, вспоминали прошлые шалости, делились планами на будущее. Подруги интересовались, какое впечатление произвел на меня Саратов.

- Ты видела, какой Дворец спорта на Дегтярной площади отгрохали? А набережную-то смотрела? А сколько понастроено на бывших дачных остановках, заметила? - с гордостью за свой город спрашивали они.

Проговорили почти до полночи.

24 июля

Из аэроклуба мне сообщили, что приглашают сегодня к 12 часам на аэродром, встретиться с курсантами. Мы намеревались с утра поехать в Энгельс, но теперь придется изменить план.

...Перед аэродромом воспоминания нахлынули как-то все сразу. И первый взлет в небо, и самостоятельный полет, и первый прыжок с парашютом. Но не с самолета, а сначала нужно было прыгнуть с вышки... Когда я подошла к краю площадки и глянула вниз, у меня закружилась голова. И вышка будто закачалась. Ноги намертво прилипли к полу. Земля была далеко и страшно близко. Казалось, что купол парашюта еще не успеет наполниться воздухом, как я уже грохнусь о землю. "Не буду прыгать", - и отступила назад. Но тут же представила насмешливые взгляды парней, которыми они встретят меня там, внизу: "Струсила!" Это слово грубо толкнуло в спину, и я, зажмурив глаза, чуть ли не в обморочном состоянии, упала в захватывающую дух пустоту.

А с самолета прыгала легко, даже с удовольствием. Вспомнила своего инструктора Волкова, серьезного не по годам парня. Ребята нашей группы потихоньку между собой посмеивались, что он не умел ругаться. Иной инструктор нет-нет да и "обложит" бестолкового курсанта, а наш только скажет: "Куда же ты смотришь, курицын сын?"

После моего контрольного полета с членом государственной экзаменационной комиссии, инструктор, поздравляя меня, сказал: "Уверен, что это не последний полет в твоей жизни". Много их было потом, очень много... Наверно, с легкой руки моего первого инструктора.

На аэродроме теперь растут деревья, появились строения. А в ту довоенную пору, когда я училась летать, здесь было голое поле.