Клаус Фритцше - Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь

«Несмотря на требование, товарищ Фритцше не принимал участия в агитационной работе к последним выборам». И это правда. До этого в Халле я уже принимал участие в этом унизительном «шлифовании дверных ручек»…

«Товарищ Фритцше отказался пожертвовать деньги на строительство аллеи имени Сталина в Берлине». И это правда. Разумеется, у меня был и на это аргумент: «Магдебург был полностью разрушен, и восстановительные работы ведутся скверно. И мы что, должны жертвовать деньги для Берлина? Тогда без меня.»

«Товарищ Фритцше документирует, что не относится к нам, при этом обращается к товарищам на „Вы“». Это было не совсем так. К людям, которые мне были симпатичны, я, само собой разумеется, обращался на «ты». Но именно к этой козе, моей личной машинистке, которая высказала этот упрек, я бы в жизни не обратился на «ты».

«Товарищ Фритцше ни разу не носил партийный значок» . И это правда.

Затем полетел молот со стороны секретаря партии предприятия:

«Товарищ Фритцше в одном из разговоров со мной сравнил службу в фашистском Вермахте с предложенной ему службой офицера в народной полиции. При этом он сказал, что он душевное дитя. Таким образом, я рекомендую исключить товарища Фритцше из партии, как ее врага».

Он призвал к прениям его предложения. Отозвался только один рабочий от кузнецов, с которым я до этого никогда не обменивался и словом. Он попытался меня защитить и тем самым вызвал бурю гнева всех функционеров, так что по понятным причинам он опустил голову и более ее не поднимал.

Тут мне стало ясно, что пробил мой час. В голове вертелись фамилии Троцкого, Каменева, Бухарина, Тухачевского и других. Это были великие противники Сталина, чьи собственные соображения по стилю руководства были для Сталина весьма опасными. И он действовал по принципу: «Только мертвый оппозиционер является безопасным оппозиционером.»

В моей голове витали показательные процессы в Москве, где обвиняемые избегали дальнейших страшных пыток тем, что подписывали абсолютно немыслимые обвинения, приводившие к быстрому исполнению наказанию в виде смерти, предпочитая это открытой защите. Из-за всех этих процессов у меня уже летом 1944 года в школе антифашистов при сближении с марксизмом и сталинизмом возникли большие трудности. И теперь я находился в похожей безвыходной ситуации.

А что было дальше, так я назвал бы это короткой сценой из театральной постановки с заголовком «Непреклонный герой». Возможности избежать исключения и связанных с ним последствий не представлялось. В таком случае сделать это нужно было с честью. Я встал, положил на стол перед собой партийный билет и объявил:

«Прежде чем вы меня исключите, я сам уйду!» Повернулся к двери и покинул зал без каких-либо слов. На улице на свежем воздухе мне стало ясно, что этим поступкам еще больше усугубил свое положение. Изменить было больше нечего.

Теперь мне без сомнений нужно было смываться на запад, пока инстанции по наказаниям не сделали из моего поступка необходимых выводов. В моей ситуации это должна была быть единственно правильная реакция. Почему я не поступил так?

На произвол судьбы оставить супругу и дочь, которой не исполнилось еще и года? Или оставить так трудно нажитое, а потом дочь и жену перетащить туда? Будучи коммерческим служащим промышленности (согласно трудовой книжки) со знанием русского языка, «там» у меня было мало шансов. Но это не являлось причиной, при угрожающем аресте ожидать «черный лимузин» выглядя, как кролик — перед змеей.

Что я сделал? В маленький чемодан я уложил необходимые предметы в пути и документы, скрутил бельевую веревку в 4 раза и все это положил под кровать. Если ночью постучат во входную дверь, то я с чемоданом по веревке смоюсь с балкона. Это были довольно глупые меры предосторожности. Но мне ничего другого не приходило в голову. Но у меня постоянно было чувство, что все будет хорошо.

Мои ангелы-хранители, казалось, снова отнеслись ко мне с особой симпатией. Новая остановка за решеткой для меня пока еще не предвиделась. Стрелки были переведены совсем по-другому.

Свое рабочее место руководителя отдела я смог посетить только в присутствии начальника отдела кадров. Я хотел забрать личные вещи из своего письменного стола. Распоряжением на листе формата А-6 и без каких либо оснований, мне было объявлено, что я переведен в отдел перерасчетов, и что моя зарплата там будет составлять не 650 марок, а только 350. Только месяц назад за хорошую профессиональную деятельность мне повысили зарплату с 550 до 650 марок.

Перерасчеты, — это значило, что изо дня в день я должен буду сортировать и пересчитывать рабочие карточки производственных рабочих. Для меня — работа арестанта.

Моя просьба о переводе меня в конструкторское бюро, где как раз нужен был чертежник, не осталась без внимания, и я перешел в отдел проектирования «репарационных ящиков». В рамках репарационных отчислений Советскому Союзу, оборудование, отправляемое туда, должно было быть упакованным в «морскую» тару. Ввиду того, что завод выпускал уникальные машины, каждой из которых требовался свой единственный размер и форма ящика, проектирование этих ящиков по чертежам отправляемых узлов оказалось очень интересной работой, которую помимо меня, выполнял еще один профессиональный чертежник. Он мне разъяснил:

«Теперь ты относишься к технической интеллигенции. Ты теперь будешь получать брикеты интеллигента и можешь поступить на заочное обучение в школу инженеров. Свое заявление я уже отдал сегодня. Ну что, будешь?»

«Брикеты интеллигента» — знаете, что это такое?

Интеллигенция от коммунистов ГДР убегала тысячами на запад. И так как поступки правящего пролетариата были не интеллигентны, интеллигенцию технических профессий пытались приманить самыми невозможными средствами. В то время нормальный гражданин для топки печи получал 5 мешков брикетов бурого угля по угольной карточке и цене, равной меньше 1 марки за мешок. У кого денег было больше, тот мог покупать уголь в любых количествах по 5 марок за мешок. Член технической интеллигенции получал бумагу для приобретения по дешевой цене дополнительного топлива, при чем о количестве решили по степени важности получателя.. Для особо важных персон строились квартиры и дома, так сказать, жилье для интеллигенции. Эти средства правящего класса были многими интеллигентами отвергнуты с пренебрежением — поток за Запад не иссякал.

Так как я решил остаться здесь — смотри выше — то нужно было, по крайней мере, приспосабливаться. Мне очень повезло с заочной учебой в инженерной школе Магдебурга. В результате приемного экзамена я мог перепрыгнуть через первый семестр. Основные знания, полученные в гимназии и «техникуме» у Н. П. Кабузенко во время нахождения в плену, сделали свое дело.