Клаус Фритцше - Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь

Моими непосредственными партнерами на предприятиях обычно были руководители заводских библиотек или отделов документации, с которыми я поддерживал деловой, а иногда и дружеский контакт. Поэтому мне удалось из первых уст узнать о причинах разразившейся эпидемии.

«Коллега Фрицше, мне страшно жалко,» начал кое-кто разговор , «мне точно ясно, что качество переводов „Интертекста“ хуже, цены повысятся, а сроки по контрактам удержать не будут. Со свинской конторой „Интертекст“ у меня уже были неприятности. Но мой директор мне приказал, Вам более не давать никаких заказов. Это распоряжение партии, понимаете?»

Я его хорошо понимал, и у меня не было оснований, на него злиться. Я нарвался на великих мира сего, и теперь за это получал. Ни один ангел-хранитель не решался защитить меня от такого рода бесчестной конкуренции. И снова мои оборонительные войска держались поодаль, на заднем плане, коварно посмеиваясь. И если бы был возможен языковой контакт, то я уверен, что был бы объявлен вывод, похожий на заголовок этой главы.

Однако упасть так глубоко они мне все же не позволили. Среди моих клиентов был директор находящегося в Магдебурге научно-исследовательского института холодильного хозяйства. Его либо не смогли отыскать, чтобы науськать против меня, либо, что также не могу исключать, он просто наплевал на распоряжение партии. Об этом необычном человеке стоит написать пару строк.

Еще в 1955 году он стал пользоваться моими услугами на благо им созданного НИИ холодильного хозяйства в Магдебурге. Мой предшественник отлично владел русским, но не имел никакого представления о технике и экономике. В этом институте привыкли к тому, что его черновые переводы перекладывали затем на чистовой и понятный в техническом отношении немецкий. А мой принцип перевода, привитый мне еще в плену Николаем Порфирьевичем Кабузенко, был и остается по сегодняшний день таковым: «Исходный текст прочитать и объективно понять смысл, затем суть изложить на переводимый язык, руководствуясь использованием терминов, присущим данной теме».

Секретарша директора этого НИИ, недавно приступившая и к обязанностям моей машинистки, в один день спросила у меня, смог бы я во время отпуска их штатного переводчика перевести несколько статей об охлаждении и замораживании пищевых продуктов. Ввиду того, что я на этом поприще был еще не в своей «тарелке», то в институтской библиотеке подобрал литературу на немецком по данной теме и выполнил заказ только после того, как основательно ознакомился с тонкостями языка по настоящей проблеме. Директор института был безмерно рад моей работе и поинтересовался, может ли он постоянно использовать мои возможности в этом направлении. Это было в 1955 году, т. е. к моменту инцидента с «Интертекстом» мы уже как 8 лет плодотворно сотрудничали. Данная специализация мне очень нравилась из-за ее многогранности, а во время переводов автоматически протекала самостоятельная учеба на кафедре «Применение холода в пищевой промышленности».

Директор Грешнер был успешным человеком, а своих успехов он достигал абсолютно необычными методами. Одним из его главных девизов был: «Мои сотрудники в институте должны делать свою работу. Заниматься политикой они не обязаны.» Он делал все возможное, чтобы этот принцип проводить в реальность.

«Эте» (дружеское сокращение от имени Эрих) Грешнер был в своей отрасли известен во всем мире. В сентябре 1958 года в Москве был запланирован международный конгресс группы специалистов по постройке холодильников, относящихся к международному Институту холода, г. Париж. Грешнеру понадобился опытный в данной отрасли переводчик. После трехлетнего сотрудничества со мной, он забил себе в голову, что никто кроме меня не сможет ответить его требованиям в данном вопросе. Я с радостью согласился на его предложение сопровождать его в этой поездке. Но для реализации плана мне нужен был заграничный паспорт.

Служебный международный паспорт в те времена в ГДР являлся «святым» предметом, и кто намеревался таковой получить, должен был быть проверен до кончиков волос. В моем случае товарищи естественно натолкнулись на политические проступки 1952 года. Они достаточно подробно были описаны в моем личном деле, и мне было отказано.

«Эте», который слышал от меня лишь об устной реабилитации, это не остановило. Он понесся как паровой каток по всем инстанциям и добился таки своей цели. Я получил паспорт и сопровождал его на конгресс. Конгресс состоялся в сентябре 1958 года. Тут мне в голову пришла чокнутая идея: Я помнил о Жанне. Возможно ли с ней встретиться в Москве?

Дата прилета в Москву и гостиница, в которой мы будем жить, были уже известны. То, что я женат и у меня есть дочь, не утаить. Но вычеркнуть Жанну из памяти я тоже не мог. Совесть запрещала думать о встрече с Жанной, но сердце страдало от той мысли, что буду близко к ней и не смогу увидеть. Все же сердце победило. Как бы это не было тяжело, но я рассказал жене об этом. Она, хоть и без восхищения, но все же дала свое благословение на эту авантюру. Я тут же написал письмо Жанне на ее старый адрес. Пришел ответ: «Приеду в Москву, очень рада увидеть тебя.»

Но какой же я был наивный! Надеяться на эту встречу было преступлением, поскольку бюрократы госбезопасности, как с советской, так и с немецкой стороны, с бдительностью следили за тем, чтобы лозунги о советско-германской дружбе оставались только лозунгами. Однако расхлябанность и безобразное выполнение служебных обязанностей сделали возможным невозможное. Кадрам во время заграничных командировок строго запрещалось вступать в контакт с местным населением. Какой-то чиновник отдела международного сотрудничества министерства сельского, лесного и пищевого хозяйства ГДР обязан был проинформировать меня об этих правилах, но впервые в период существования данного министерства в состав делегации вошел «частник». Меры к таким динозаврам общества в инструкциях не описывались. Значит и соответствующие наставления до меня не дошли.

В то же время и директор института не очень соблюдал те предписания вышестоящих органов, смысл которых он не признавал или не понимал. Контракт участника-переводчика с директором института об участии в командировке в СССР был заключен на рабочие дни недели, т. е. выходные исключались. За выходные дни оплата производиться не будет, а следовательно, и ответственности за эти дни заведующий делегацией не несет. Сговор был обнаружен, но поздно. В формально-юридическом отношении все было в порядке, но чиновники министерства посчитали эту договоренность плохим трюком (в этом они были не правы, ибо трюк был хорошо продуман).