Александр Панцов - Мао Цзэдун

О решениях VII конгресса, в том числе, по-видимому, и о славословиях в свой адрес, Мао узнал только в середине ноября 1935 года, когда в северную Шэньси прибыл посланец делегации КПК в Коминтерне, старый китайский коммунист Линь Юйин (псевдоним — Чжан Хао). Он приходился двоюродным братом Линь Бяо, командиру 1-й армейской группы и одному из вернейших людей Мао Цзэдуна. Линь Юйин и Мао были знакомы с весны 1927 года и, хотя давно не встречались, относились друг к другу с большим уважением 202.

На протяжении нескольких дней после его приезда лидеры КПК обсуждали материалы VII конгресса. Было ясно, что в соответствии с новым сталинским курсом следовало менять основные политические установки. Ло Фу высказал мысль о необходимости пересмотра и социальной политики партии, прежде всего в отношении фунун (кулачества). «К дичжу и фунун надо относиться по-разному», — подчеркнул он. Его решительно поддержал Линь Юйин, заявивший, что такой поход будет соответствовать линии ИККИ. Однако у Мао на этот счет имелись свои соображения. Полностью менять отношение к крестьянству он не хотел, хотя и признавал, что с коренным разрешением классового вопроса в деревне следовало обождать. 1 декабря он отправил Ло Фу, занимавшемуся подготовкой партийной резолюции об изменении тактики в отношении кулачества, письмо, в котором изложил свое видение проблемы. «Я в основном согласен с изменением нашей тактики по отношению к зажиточным крестьянам, — написал он, — но в резолюции следует указать следующее: если в ходе борьбы бедные и средние крестьяне станут требовать уравнительного передела земли зажиточных крестьян, то партия должна поддержать их требования. Зажиточным крестьянам следует выделять такие же участки земли, что и бедным и средним крестьянам; прежний принцип предоставления им худшей земли неверен. Но неправильно и совсем не трогать землю зажиточных крестьян в советских районах, особенно на юге. В аграрном вопросе наша политика в отношении зажиточного крестьянства должна несколько отличаться от нашей политики в отношении среднего крестьянства. Партия в деревне должна руководить зажиточным крестьянством, должна его контролировать. Ни в коем случае нельзя позволить зажиточному крестьянству руководить нами. Необходимо также отметить, что с углублением борьбы зажиточные крестьяне неминуемо перейдут в лагерь дичжу. В этом заключается особенность полуфеодального класса зажиточных крестьян в Китае. Что же касается разорившихся мелких дичжу, которые могут сами работать, то к ним надо относиться, как к зажиточным крестьянам, если против этого не возражают массы» 203.

Предложения Мао были приняты лишь «в основном». Ло Фу не согласился с главным тезисом — поддержать бедных и средних крестьян, если те «в ходе борьбы» выдвинут радикальные лозунги уравнительного передела земли зажиточных крестьян. Уж очень он контрастировал с коминтерновской политикой единого фронта. 6 декабря в отсутствие Мао (он в то время находился в войсках) Политбюро ЦК в своем расширенном составе утвердило написанную Ло Фу резолюцию «Об изменении тактики в отношении кулака» 204. Через девять дней, не желая конфликтовать, Мао на ее основе издал соответствующий указ от имени ЦИК Китайской Советской Республики 205. Однако при своем особом мнении на проблему «кулачества» остался.

А через два дня Ло Фу собрал в Ваяобао новое расширенное совещание Политбюро, рассмотревшее уже общеполитические и военные вопросы, связанные с переменой курса Коммунистического Интернационала. Продолжалось оно несколько дней, и именно оно-то и заложило основы новой политической линии КПК. На совещании с главными докладами выступили Ло Фу и Мао, которые на этот раз были едины. Было принято решение «соединить гражданскую войну с национальной», направив ее как против японцев, так и против Чан Кайши. Имелось в виду образование «единого революционного национального фронта» всех патриотических сил, в том числе и гоминьдановских, из которых в полном соответствии с духом декларации 1 августа исключались только Чан Кайши и его ближайшее окружение 206. Мао подчеркнул: «В острые моменты национального кризиса в гоминьдановском лагере должны происходить расколы… [Они] идут на пользу революционному народу… Ни одного такого противоречия во вражеском лагере мы не должны упускать — мы их должны использовать для борьбы против врага, который является в настоящее время главным [то есть против японцев]» 207.

Соответствующую работу в этом направлении лидеры КПК начали еще до совещания. В самом конце ноября 1935 года Мао впервые обратился с предложением о перемирии и совместном выступлении против японцев к одному из командиров гоминьдановской армии, дислоцированной в Шэньси 208. По сути дела, это был жест доброй воли по отношению к командующему этой армией Чжан Сюэляну, крупнейшему военному деятелю северо-запада. Именно ему в действительности адресовалось послание Мао.

Маршал Чжан, бывший маньчжурский милитарист, войска которого, отступив под натиском Квантунской армии из Маньчжурии, обосновались на юге и в центральной части провинции Шэньси, вообще играл важную роль в расстановке сил в Китае. Штаб-квартирой его двухсоттысячной Северо-Восточной армии стал древний город Сиань, столица провинции. Молодой маршал — в 1936 году ему было всего тридцать пять лет и именно так, за молодость, его и звали в китайских политических и журналистских кругах — пользовался репутацией ярого японофоба. С японцами, как мы понимаем, у него был особый счет. Ведь в 1928 году японская разведка организовала покушение на его отца, маршала Чжан Цзолиня, пытавшегося проводить в Маньчжурии самостоятельную политику. Чжан Цзолинь погиб: поезд, в котором он ехал, был взорван. На этом, как мы знаем, японцы не остановились, и в 1931 году Квантунская армия, спровоцировав «Мукденский инцидент», оккупировала всю вотчину Чжан Сюэляна, вынудив его бежать в Шэньси. Отсюда он стал пытаться налаживать отношения со всеми возможными силами, которые, по его расчетам, могли помочь ему выбить японцев из Маньчжурии. Особую надежду наивный маршал возлагал на итальянского дуче: во-первых, потому что симпатизировал фашистам, полагая, что только железная тоталитарная диктатура а-ля Муссолини могла вывести его страну из кризиса, а во-вторых, потому что рассчитывал на помощь дочери дуче Эдды, жены итальянского генконсула в Шанхае и будущего министра иностранных дел Италии графа Чиано ди Кортелаццо. Чжан нравился дамам. Стройный моложавый брюнет с жесткими короткими усиками, он обожал ночные клубы и кабаре, великолепно танцевал и элегантно ухаживал за женщинами. В общем, было неудивительно, что горячая итальянка не смогла устоять перед красавцем маршалом, личное состояние которого исчислялось, между прочим, пятьюдесятью миллионами американских долларов. Винить ее в этом трудно, тем более что граф не особенно-то уделял ей внимание, предпочитая проводить время в шанхайских барах и публичных домах. Живя с ним, Эдде, по слухам, даже стоило больших трудов забеременеть 209. И только по счастливой случайности 1 октября 1931 года у Муссолини в Шанхае родился внук Фабрицио. Роман Эдцы с Чжаном, разгоревшийся вскоре после рождения мальчика, продолжался, правда, недолго: в 1932 году Эдда с мужем вернулась в Рим.