Александр Панцов - Мао Цзэдун

Был он всего на пять лет моложе Мао, но по своим организаторским способностям не уступал ему. Хрупкий на вид, он поражал неукротимой энергией, решительностью и отвагой. Как и Мао, был уроженцем Хунани, выходцем из крестьянской семьи. Его родной уезд Нинсян отстоял всего на 80–90 ли к северу от Шаошани. В партию Лю вступил в Москве в декабре 1921 года, будучи студентом Коммунистического университета трудящихся Востока, но еще в 1920 году активно участвовал в деятельности Шанхайского социалистического союза молодежи, по рекомендации которого и оказался собственно в составе первого китайского контингента КУТВ. Очень скоро Лю стал одним из крупнейших руководителей общенационального рабочего движения и в 1925 году был избран заместителем председателя Всекитайской федерации профсоюзов. В 1927 году включен в состав ЦК КПК. Впоследствии занимался руководящей партийной работой в Маньчжурии, принимал участие в V Всемирном конгрессе Профинтерна, на котором был избран членом Исполкома этой международной рабочей организации. В течение года (с лета 1930 по осень 1931-го) представлял «красные» китайские профсоюзы в Москве, а потом возглавлял профорганизации Центрального советского района. На 4-м пленуме ЦК в январе 1931 года, по рекомендации Мифа, его избрали кандидатом в члены Политбюро. Это, однако, не отразилось на его политической позиции: в январе 1935 года, во время совещания в Цзуньи, он поддержал Мао Цзэдуна. С тех самых пор Мао и «положил на него глаз». Весной 1936-го он отправил его в Тяньцзинь, на север Китая, возглавлять бюро ЦК, а с началом антияпонской войны — перевел на юго-восток, где Лю стал одним из организаторов коммунистической Новой 4-й армии. В июле 1939-го, во время одного из приездов в Яньань, Лю Шаоци прочитал в местном Институте марксизма-ленинизма две лекции на тему «О работе коммуниста над собой», так же как и Мао, призвав всех членов партии к ежедневному самообразованию. При этом он подчеркнул, что «мерилом верности коммуниста делу партии, революции и коммунизма служит то, может ли он при любых обстоятельствах абсолютно и безусловно подчинять личные интересы интересам партии» 123. В июле 1941-го Лю выступил уже в партшколе Центральнокитайского бюро ЦК с докладом «Относительно внутрипартийной борьбы», заострив его против догматизма. Это выступление заслужило особую похвалу Мао, который отметил: «И с теоретической, и с практической точек зрения [доклад Лю] разрешает важные вопросы, связанные с внутрипартийной борьбой в партии. Его должны прочитать все товарищи» 124.

Именно как «специалиста» по партийным делам Мао и пригласил Лю в Яньань. В марте 1943-го его новый фаворит вместе с Жэнь Биши вошел во вновь реорганизованный Секретариат ЦК. (Председателем этого органа, состоявшего всего из трех человек, так же как и Политбюро в целом, тогда впервые стал сам Мао.) Лю получил также пост заместителя Мао Цзэдуна по Реввоенсовету, а также возглавил организационную комиссию и Исследовательское бюро Центрального комитета 125. Его влияние в партии стало стремительно возрастать, несмотря на то, что формально он не являлся полноправным членом Политбюро. Вот что доносил в Москву по этому поводу советский разведчик и связной Коминтерна Петр Парфенович Владимиров (настоящая фамилия — Власов, китайцы называли его Сунь Пин) [84]: «Лю Шаоци… постепенно „забирает власть“… Он становится вторым человеком после Мао Цзэдуна и фактически проводником его идей в чжэнфыне [чжэнфэне]. Он составляет самые важные документы. С ним вынуждены считаться члены политбюро и ответственные военные работники… Этот человек, малоприметный год назад, нынче по своему усмотрению распоряжается аппаратом ЦК» 126.

На Лю Шаоци Мао возложил и основную работу по подготовке VII Всекитайского съезда партии. Этот форум, первоначально назначенный на весну 1941-го, неоднократно откладывался и в конечном итоге был перенесен на апрель — июнь 1945 года. Прибывшие же в Яньань в 1941 году делегаты вынуждены были в течение двух-трех лет под контролем Лю Шаоци и Кан Шэна участвовать во всех мероприятиях чжэнфэна. Единственным, кто отказывался выступать с самокритикой, был Ван Мин, который с конца декабря 1938 года по решению 6-го расширенного пленума ЦК работал в Яньани, сначала в аппарате ЦК, а затем на унизительной должности ректора Женского университета 127.

К началу 1943 года Мао обострил обстановку вокруг Вана. Тот сказался больным, чтобы избежать участия в проработочных кампаниях. 15 января 1943 года Димитров получил тревожное сообщение из Яньани по линии военной разведки (послал его, разумеется, Владимиров, по просьбе самого Вана 128). В сообщении говорилось, что Ван Мин серьезно болен. «Необходимо его лечение в Чэнду или в СССР, — доносил советский разведчик, — но Мао Цзэдун и Кон Син [Кан Шэн] не хотят выпускать его из Яньани, опасаясь, что он даст неблагоприятную на них информацию» 129.

Но что мог предпринять Димитров? Самостоятельной фигурой он не являлся и должен был проводить политику Сталина. Разве мог он по собственной воле пойти на обострение отношений с Мао? Стараясь выиграть время, он посоветовал разведывательному управлению не вмешиваться во внутренние дела китайских коммунистов 130.

Ван Мина это не удовлетворило. В конце января 1943 года он через советского врача Орлова и Владимирова направил детальную телеграмму Сталину и Димитрову по поводу «антиленинской», «троцкистской» деятельности Мао Цзэдуна. В Москве ее получили 1 февраля 131. А 3 февраля Димитров получил телеграмму и от Мао Цзэдуна, содержавшую резкие обвинения в адрес Ван Мина 132. Как видно, Мао стало известно о наветах своего врага, и он поспешил контратаковать. Лучшая оборона — нападение!

Конфликт обострялся. 11 февраля Димитрову неожиданно позвонил заместитель наркома иностранных дел СССР Владимир Георгиевич Деканозов, комиссар госбезопасности и бывший посол СССР в нацистской Германии. Разговор пошел о Ван Мине: Деканозов посоветовал передать Ван Мину, чтобы тот напрямую обратился к советскому послу Александру Семеновичу Панюшкину, который мог бы запросить разрешение на выезд Ван Мина из Китая у Чан Кайши 133. Возможно, старый энкавэдист по своим каналам получил соответствующую информацию и, зная о приятельских отношениях Димитрова с Ван Мином, поспешил проявить внимание. А вдруг это была провокация? Слишком уж странный ход. Почему надо было запрашивать разрешение у Чан Кайши, а не у Мао Цзэдуна? Скорее всего, Деканозов его проверял: ставит ли Димитров личные отношения выше интересов международного комдвижения? Пришлось Димитрову пожертвовать старым другом.

Он ничего не стал предпринимать. А через несколько месяцев, 13 декабря 1943-го, отправил Ван Мину пессимистическое послание: «Что же касается вашей партийной работы, постарайтесь это сами урегулировать. Вмешательство отсюда сейчас нецелесообразно» 134. Судьба Ван Мина, казалось, была предрешена.