Анатолий Черняев - Совместный исход. 1976

Он так говорил, что я подумал - уж не ходил ли сам на Таганку? Или ему засняли ее что ли? Потом перепроверил. Говорят Л.И. в театре не бывал, но Цуканов пьесу смотрел.

А вот еще как делается политика:

Накануне дня рождения Брежнева (19 декабря 1975 года ему исполнялось 69 лет) в Завидово приехал Громыко. Три часа они беседовали с глазу на глаз. Все решили, что Громыко приехал поздравлять - они ведь считались друзьями. Но на утро, за завтраком, Л.И. как бы невзначай бросил: «Вот Громыко отпросился от Японии - он ведь туда по решению Политбюро должен был ехать в начале января. Я согласился: оно, конечно, - неохота ему Новый год портить подготовкой, поездка трудная. Да и смысла особого нет: они хотят островов, мы им их не даем. Так что результатов все равно никаких не будет. Ничего не изменится - поедет он или не поедет».

Александров насупился, побледнел, потом взорвался: «Неправильно это, Леонид Ильич. Мы - серьезное государство? Мы должны держать слово? Или нам плевать? Мы четырежды обещали, японцы уже опубликовали о визите в газетах. Мы с их престижем должны считаться? Или мы совсем хотим отдать их китайцам? Громыке, видите ли, Новый год не хочется портить. И решение Политбюро для него - ничто! Приехал отпрашиваться! Неправильно вы поступили, Леонид Ильич!»

Брежнев, явно не ожидавший такой атаки, ответил: «Он попросил - я согласился...»

Алесандров снова возразил: "Вот и неправильно, что согласились. Киссинджер пять раз в этом году в Японии был. Тоже ведь ничего, кажется, не изменилось. Но не изменилось в пользу американцев. А наш Громыко в Бельгию, Италию, во Францию, еще куда-то - пожалуйста. А как действительно сложную работу делать, ему «не хочется Новый год портить». Надо разговаривать с японцами. Пусть, как вы говорите, мы ничего не можем сейчас дать им. Но надо вести переговоры, показывать свою добрую волю. Это - крупнейшая страна и она хочет иметь дело с нами. Этим стоит дорожить, считаться с этим. В этом и смысл дипломатии. Неправильно вы поступили, Леонид Ильич».

В дело вступил Блатов. Что-то проговорил в этом же духе своим методичным нудным тоном, но достаточно настойчиво. Мы заговорили в поддержку «Воробья». С каждой минутой Брежнев мрачнел, но отпихивался репликами, пытался перевести разговор. Потом встал, бросил на стол салфетку: «Хорошенький подарочек подготовили вы мне ко дню рождения!» И ушел из-за стола.

Мы вскоре переместились в зимний сад. Сели работать , но дело не шло. Через час вошел Брежнев. Направился прямо к Александрову: «Ты победил, Андрюша. Сейчас я целый час разговаривал с Громыко. Сказал ему, чтоб он ехал в Японию».

В другой раз, в той же тональности, пошел еще один разговор в таком же духе: Брежнев напомнил, что на переговорах в Вене натовцы выступили с предложением: они убирают из Европы тысячу ракет с ядерными головками, а мы - тысячу танков. Это - для начала, чтоб сдвинуть переговоры с мертвой точки. «С точки зрения безопасности, - продолжал Л.И., - препятствий вроде нет. Ни американцы, ни немцы на нас после такого соглашения не нападут. Тут и бояться нечего. Вопрос в другом: друзья в социалистических странах будут против. Им наши танки нужны по совсем другим причинам. А так бы я и не такое соглашение пошел. Не знаю, слышал ли ты об этом (обратился к Андрею Михайловичу)? Нет? Об этом знает только Суходрев (переводчик). Я это говорил с глазу на глаз Никсону. Я ему предложил: давайте наш Верховный Совет и ваш Конгресс торжественно заявят, что никогда каждая из наших стран ни под каким видом не нападет на другую ни ядерным, ни каким другим способом. Примем такие законы и объявим об этом на весь мир. И добавим, что если кто-либо третий нападет на одного из нас, другой поможет обуздать нападающего. Никсон очень, помню, заинтересовался этим предложением. Но потом его затравили и сбросили. Так это все и кануло.

А теперь вот даже после Хельсинки - и Форд и Киссинджер и всякие сенаторы - требуют вооружать Америку еще больше, требуют, чтоб она была самая сильная. Угрожают нам - то из-за нашего флота, то из-за Анголы, то вообще что-нибудь придумывают. А Гречко - ко мне. Вот, говорит, нарастили здесь, угрожают «повысить» тут. Давай, говорит, еще денег - не 140 млрд., а 156. А я что ему должен отвечать? Я - председатель Военного Совета страны, я отвечаю за ее безопасность. Министр обороны мне заявляет, что если не дам, он снимает с себя всю ответственность. Вот я и даю, и опять, и опять. И летят денежки»...

Таков был первый разговор «о разоружении». Потом уже в расширенном составе (приехали экономисты) за обедом Андрюха опять напомнил об инициативе НАТО. Брежнев резко отреагировал: не будем мы принимать этого предложения. Не раз ведь разговор был о чем-то подобном с американцами. Я им всегда отвечал, что это нам не подходит. А теперь - вроде бы я испугался. Надо подготовить отрицательный ответ, - распорядился он.

Все мрачно молчали в ответ. Никто не вякнул.

Продолжение случилось за день до отъезда, 26 декабря. Вечером после охоты Брежнев зашел в комнатку рядом с зимним садом, мы ее называем телевизионной. Там Бовин обычно сидит сочиняет, поглядывая одновременно на экран. Потом начал подтягиваться «народ». Разговор шел о чем попало. Брежнев заметил (в который раз) - мол, слишком много всяких бумаг и (в шутку), а вот Андрей все подсовывает новые.

Андрей завелся: А что вы обижаетесь, Леонид Ильич. Можем и не докладывать. Как

хотите!

Брежнев: Ну, что ты опять! (вроде как - нервничаешь).

- Да, нервничаю. И не могу иначе. Вот, что, например, делать с предложением НАТО? Очень легко - сказать «нет». Но ведь есть большая политика. Хотим мы продолжать разрядку или только говорить, что хотим. Мы же начали - «что политическую разрядку надо дополнить военной». А теперь что получается? Сами ничего не предлагаем. Они же предлагают совсем невинную вещь. У нас в соцстранах 16.000 танков. Что изменится, если там будет 15.000. Ничего абсолютно! Ничего не изменится и у них, если они выведут 1000 устаревших ракет. Но разрядка выиграет. Потому, что все увидят, что мы готовы разговаривать и что-то делать по вопросам гонки. Если же мы скажем просто «нет», понесем ущерб только мы. Будьте уверены, что их средства пропаганды используют наше «нет» наилучшим образом.

Брежнев встал и ушел. Андрей за ним, жестикулируя и что-то объясняя. Брежнев крикнул, оглянувшись: «Ужинать!» Но, спустившись вниз, он завернул в комнату охраны (там же узел связи) и минут 40 говорил по телефону. Вышел и объявил: «Поручил Гречке готовить предложения по Вене. Пусть подумают, как отреагировать на НАТО'вский ход. И велел ему провести до приезда Киссинджера (19.01.76) какие-нибудь маневры и пригласить туда натовцев».

3 января 76 г.

Закончу про Завидово. (Если потом что-то всплывет в памяти, буду фиксировать). Сейчас вспомнил следующее. Как-то вечером, незадолго перед отъездом, за ужином включили телевизор. Там что-то про предстоящую Олимпиаду. Брежнев говорит: «Какой это дурак предложил устраивать ее в 1980 году в Москве?! Это же глупость! Угрохаем кучу денег, а зачем это нам?. Косыгин все волновался по этому делу. Как-то звонит мне - не возражаю ли я, чтоб его заместитель Новиков был председателем олимпийского комитета у нас? Я сказал - «пусть!» А сам подумал: черт-те чем человек занимается. И в голову ему не приходит, что кроме нескольких антисоветских скандалов мы ничего от этой Олимпиады иметь не будем». И т. д. Все за столом наперебой поддержали, приводя свои аргументы. Впрочем, кажется, Русаков сказал: мы слишком далеко зашли с этим, и сразу отменить - шум будет невероятный. Я добавил: и опять припишут наш отказ тяжелому экономическому положению.