Анатолий Черняев - Совместный исход. 1977

Кстати, почему КГБ, а не мы (международный Отдел ЦК) докладываем Политбюро таких вещах?..

Записку (как велено было - о нашей долговременной линии в МКД) мы вчера с Загладиным сдали Б.Н. Сколько она у него пролежит? И пойдет ли дальше?

То же о записке по социал-демократии. Представили ему свой отчет о беседе с Э. Баром. Видимо, тоже не разошлет по ПБ. Побоится.

Сдал я ему и первый вариант его доклада в Праге: «О теоретическом вкладе КПСС в марксизм-ленинизм за 60 лет». Этот будет долго у него лежать.

Впрочем, в эти дни все его заботы - о Конституции, на самом деле о том, что Загладин вчера обозначил без слов, проводя руками по своим плечам, т.е. о «погонах», - будет или не будет членом ПБ на открывающемся 24 мая Пленуме.

22 мая 77 г.

Попробовал вечером почитать проект Конституции: он разослан членам Пленума с сопроводительным факсимиле Брежнева и просьбой сообщить о замечаниях в Секретариат ЦК. В пятницу Загладин сказал, что он уже это сделал - послал Черненко 26 предложений. Я этого делать не буду: не лояльно по отношению к Пономареву.

Я углубился в текст. Все, что там есть формально ценного, было и в сталинской. Переписано. Новое - «о свободах», «правах человека», даже «о праве выезда» и селиться где угодно в СССР - это дань нынешней кампании на Западе, попытка обмануть. На самом деле подобные вещи только осложняют дело. Не честнее ли было бы сказать: вот мы такие, такими будем и не ждите, что мы введем у себя всякие там западные свободы?

Попытка характеризовать «развитой социализм» (это, собственно, оправдание, почему нужна новая Конституция) - сделана весьма неквалифицированно, литературно беспомощно, местами просто дешево. Вообще вся преамбула вызывает отвращение: пустая болтовня людей, которые разучились писать нормальным языком, понятным обыкновенным людям, и нечестно все это. Достаточно сопоставить с «13 страницей» «Литературки» за 18 мая (она специально теперь посвящается службе быта), чтобы увидеть, насколько эта преамбула не имеет никакого соприкосновения с реалиями.

Когда мы (замы) обсуждали у Б.Н.'а статью против Каррильо, позвонил Брежнев. Б.Н. долго с ним разговаривал по телефону. Речь шла о конфликте между Сомали и Эфиопией (два «марксистско-ленинских режима», оба - величайшие друзья СССР!). Брежнев был расстроен, спрашивал - принимать ему или нет кого-то из их послов. Б.Н. отсоветовал ему лично «лезть в эту кашу».

А я думал о другом. Перед глазами телеизображения Брежнева последнего времени, его приемы разных деятелей. У него, судя по его виду, осталось очень мало сил. И вряд ли он в состоянии вникать в суть каких-либо событий и проблем. Он видит свою роль (влияющую на ход дел) в том, чтобы «принять или не принять» такого-то. Остальное делают mass media и прочие адъютанты. Важно не содержание встречи, а сам ее факт. Но не слишком ли велика при этом становится роль Громыко и помощников, которые фактически определяют и кого принять, и что сказать!?

24 мая 77 г.

Пленум ЦК. Брежнев бодрый и подтянутый. Доклад его о проекте Конституции был деловой и ясный, без литературно-бовинских красот. Первые аплодисменты (по тексту) - в ответ на следующее: «После Конституции 1936 года, все мы знаем, были допущены репрессии, нарушения законности, принципов ленинской демократии - вопреки только принятой Конституции. Партия осудила все это и это никогда не должно повториться».

Прения. Первый выступил молодой и бойкий секретарь Донецкого обкома - предложил объединить посты Генсека и Председателя президиума Верховного Совета, и вручить оба их Брежневу. Все другие, естественно, - восемь выступавших (по заранее написанному тексту) поддержали и «развили». Особенно четко и просто, как он всегда это делает, говорил на эту тему Щербицкий. А один из ташкентских секретарей, показавшийся всем глуповатым и примитивным, добавил: . «и освободить тов. Подгорного от поста». Зал зашумел. Всем показалось это излишней грубостью, поскольку и так все ясно. Но, оказалось, и это было нужно (и запланировано) - чтоб сформулировать постановление Пленума.

Подгорный сидел багровый, жалкий, хлопал вместе по своим похоронам.

Суслов, председательствовавший, зачитывает проект постановления. Сначала - о назначении Брежнева Председателем президиума. Овации и проч. Потом - об освобождении Подгорного от этой должности и. (опять неожиданность). от членства в ПБ. Происходит неприятная сцена: Подгорный начинает собирать свои бумажки, стоя что-то говорит Суслову. Тот делает пренебрежительный жест и говорит (микрофон-то под носом!): посиди, мол, еще здесь, ничего, мол!

Потом голосование. Проект становится постановлением. Подгорный опять приподнимается и что-то лепечет Суслову. Тот, будто понял так, что Подгорный совсем хочет уйти из зала, сначала делает отрицательный жест, а потом указывает рукой вниз: мол, иди туда, где все сидят.

Сцена: Брежнев спускается к трибуне, чтоб поблагодарить, за ним спускается в зал Подгорный и садится, по иронии судьбы, рядом с Катушевым (которого через несколько минут тоже освободили от секретаря ЦК). Брежнев говорит, что будет честно служить партии. и ни слова о Подгорном.

Я понимаю, все понимают: бывший наш «президент» - человек ничтожный и случайный, ничего он не сделал и не мог, хотя и бурчал против возвышения Брежнева, не потому, впрочем, что был такой принципиальный, а просто хотел быть хотя бы одним из трех, чтоб и ему что-то отваливалось от славы.

Но есть законы элементарной человечности. Есть морально-политическая сторона: авторитет этой и всякой другой должности. Ведь если «президента» так в одну секунду шмякают, причем без малейшего объяснения причин (хотя бы «по болезни»), то и любая другая должность становится зыбкой - функцией личной верховной симпатии или антипатии. Сегодня ты очень кто, а завтра ты совсем никто. Вот где наша великая и могучая российская демократия - еще от Ивана Грозного, окончательно закрепленная Петром. Перед ним, как перед Богом, все равны: маршалы, министры, зам. завы, секретари и проч., и проч.

Поэтому и Б.Н.'у опять ничего не отвалилось. Хотя все, начиная с Брежнева, хвалили проект Конституции. Пономарев, конечно, помянут не был. Да и за пределами аппарата вряд ли знают, что он тут «главная сила» и суетился больше всех.

А по совести-то если, пора бы уж: заслужил и выслужил в полном смысле слова.

Суслов сделал сообщение о Гимне, перечислил больше дюжины поэтов и столько же композиторов, которые больше 10 лет трудились и консультировали. Сказал и о том, что устарело: «нас вырастил Сталин, на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил»; о немецких захватчиках, и о том. Что мы в боях отвоюем свободу для всех (что-то в этом роде, не помню уж, и что, по словам Суслова, сейчас может быть «неправильно» истолковано).