Александр Жевахов - Кемаль Ататюрк

Кемаль и Джеват вместе покидают великого визиря. Начальник Генерального штаба по пути спрашивает друга:

— Сделаешь ли ты что-нибудь, Кемаль?

— Да, мой генерал, я сделаю что-нибудь…

Сделать что-нибудь? Если верить Юнусу Нади, сидевшему в тюрьме в одной камере с Фетхи, Кемаль якобы был более конкретен и откровенен со старым другом: «Я отправляюсь в Анатолию, получив должность военного инспектора, наделенного широкими полномочиями. Я думаю, что нашел наиболее подходящий повод, чтобы поехать в Анатолию. Правительство и дворец совершенно пренебрегают мною, и англичане еще не проинформированы…» И Фетхи признается Нади: «Паша отправляется в Самсун; ему понадобится три дня на дорогу. Пройдут эти три дня, а остальное будет зависеть от воли Аллаха!» Во время другой откровенной беседы Фетхи уточнил, что значит «остальное»: «Он принял решение; он говорит, что не вернется сюда, пока не урегулирует проблемы, и он абсолютно уверен, что сможет их урегулировать. Он тщательно проанализировал все возможности и нашел пути решения всех проблем… Он уже решил, что откажется от всех своих званий и должностей, чтобы встать во главе национального революционного движения, которое он создаст… Он хочет подчинить своему влиянию государства Антанты, Блистательную Порту, дворец и Стамбул… Он будет использовать всё возможное, чтобы избежать расчленения страны».

Таким образом, в воспоминаниях Нади «что-нибудь» в разговоре Кемаля с Джеватом превращается в настоящий план. Мемуары Нади были опубликованы в 1955 году — не изменила ли ему память? Али Фетхи в своих «Мемуарах», опубликованных только в 1980 году, после его смерти, не говорит ни слова о каком-либо плане, разработанном Кемалем перед отъездом в Анатолию. Как вспоминает Фетхи, 14 мая Кемаль посетил его в тюрьме и заявил: «У меня будет возможность вступить в контакт с гражданскими властями и отдавать им распоряжения, какие считаю необходимыми… Не грусти! Мы не собираемся оставаться в подобной ситуации и бросать родину в таком положении. Много раз в своей истории наша нация с успехом преодолевала подобные кризисы». Это далеко от легенды, рассказанной Нади.

Перед отъездом из Стамбула Кемаль был принят султаном.

Четырнадцать лет спустя президент Турецкой Республики с карандашом в руке графически изобразит знаменательную встречу. Он начертил прямоугольник, изображающий салон, где проходила встреча, вверху нарисовал красный круг — это место, где сидел Вахидеддин; из окна султану открывался вид на гавань, где стоял флот союзников, угрожая его дворцу. Перед красным кругом Кемаль поставит красную точку, а рядом с ней напишет «moi» («я» — фр. ).

«Генерал, вы уже многое сделали для страны. Ваши подвиги включены в эту книгу. — Султан показал книгу истории страны, которую он только что завершил. — Забудьте об этом! То, что предстоит вам сделать теперь, намного важнее. Паша! Вы можете спасти страну…» Идея была ясна. Вахидеддин, подаривший Кемалю золотые часы со своей монограммой, отправлял в Анатолию генерала, способного укрепить имперскую власть, его власть. Кемаль ответил по-военному: «Я благодарен вам за вашу благосклонность и ваше доверие. Я заверяю вас, что успешно справлюсь с поручением».

Вахидеддин и Кемаль больше не увидятся никогда. Особые отношения двух мужчин, одинаково независимых по характеру. Можно ли вообразить Людовика XVI и Робеспьера или Николая II и Ленина, установивших доверительные отношения, какие были между Кемалем и Вахидеддином? Тем не менее в решающую минуту выбора дружба исчезнет и, по воле Кемаля, Вахидеддин станет последним османским султаном.

15 мая 1919 года более двенадцати тысяч греческих солдат высаживаются в Измире. Союзники предполагали простую полицейскую операцию под контролем своего флота. Она стала на самом деле настоящим крестовым походом греческих войск, встреченных с ликованием греческим населением. В середине дня, когда греки проходили мимо турецких казарм, раздался выстрел. Сфорца и другие представители власти, неприязненно относящиеся к грекам, обвиняют в этом греческого провокатора, но турки приписывают его турецкому журналисту Хасану Ташину: «Турки не мертвы, они живы… и они не отдадут этот город грекам». Выстрел послужил сигналом к перестрелке, а затем и кровавой бойне. Триста убитых турок, по подсчетам одного из французских офицеров. Греческий огонь захлестнул Измир; выйдя за пределы Измира, греческие войска продолжали убийства, поджоги, грабежи и насилие.

В середине июля союзники, слишком поздно осознавшие свою ошибку, создали Международную комиссию по расследованию событий, связанных с оккупацией Измира и его окрестностей греками. Заключения комиссии, рассмотренные шесть месяцев спустя после этих событий, полностью осуждали и саму интервенцию, и поведение греческих войск. Премьер-министр Греции Венизелос оказался тогда наибольшим реалистом, заявив, что «хотя оккупация Смирны (Измира) не устанавливает, с юридической точки зрения, новое право в пользу Греции, в действительности создала новую ситуацию, которую нельзя игнорировать».

В Стамбуле, где еще находился Кемаль, сообщение об оккупации Измира греками вызвало сначала всеобщее уныние. Был объявлен национальный траур на восемь дней. На улицах женщины носили на платьях кусочек черной ткани со словами: «Измир — в нашем сердце». Многие торговцы закрыли свои лавки, а войска были переведены на казарменное положение. В знак протеста правительство подало в отставку. Вскоре начались волнения среди населения. Множатся митинги протеста; делегация студентов, принятая Дефрансом, заявила, что в стране начнется всеобщее восстание населения, которое предпочитает скорее умереть, чем «дать себя задушить, подобно овцам, маленькой нацией, чье отношение к нам давно известно». Все политические партии от консерваторов до социалистов протестуют против союзников. Наследный принц Абдул-Меджид сам пишет президенту Французской Республики, умоляя не трогать территориальную целостность страны.

В пятницу, 23 мая, массовый митинг протеста происходит на главной площади турецкой части Стамбула, окруженной мечетью султана Ахмета и Святой Софией, в нескольких сотнях метров от дворца Топкапы, Блистательной Порты и военного министерства, свидетелей былой мощи и процветания империи. Наряду с военным министром, мэром Стамбула и начальником полиции, 40 тысяч, по мнению союзников, 200 тысяч, по сведениям турок, собрались на митинг. Никаких происшествий, но атмосфера была крайне напряженной. «Нет убийцам мусульман», «Не принесем в жертву два миллиона турок двумстам тысячам христиан», «Мы требуем правосудия», «Турки свободны», — скандировала толпа. Один за другим на трибуну поднимались известные люди.