Александр Жевахов - Кемаль Ататюрк

Кемаль в Чанкая хранит молчание.

Кемаль пробуждается в конце августа. 30 августа по случаю второй годовщины сражения при Думлупынаре, «генерального сражения», открывшего дорогу на Измир, он участвует в открытии памятника Неизвестному солдату. Кемаль выступает десятым, и последним, после Февзи, Али Фетхи и других известных представителей нации, и произносит блестящую речь, определяя задачи новой Турции. Турция должна стать высокоцивилизованной страной путем экономического развития и социального обновления. Мужчинам и женщинам, которых он обещает уравнять в правах с мужчинами, молодежи, в чьих руках будущее страны, гази предлагает подлинно светскую религию вместо ислама. В своей пламенной речи гази призывает к революции сердца и сознания. После выступления в Думлупынаре Кемаль не возвращается в Анкару. Он отправляется в поездку по стране длиною в три тысячи километров. В течение сорока девяти дней по суше и по морю он доберется до приграничных районов Восточной Анатолии. Он посетит эти малоразвитые регионы, стремясь проповедовать идеи, выдвинутые им в Думлупынаре. Всюду один и тот же ритуал: он посещает армию, местное отделение Народной партии, дома простых граждан, школы, торговую палату, Союз женщин… Выслушивает местные власти, а затем отвечает на вопросы. Проповедуя свои идеи, Кемаль в то же время обсуждает с народом повседневные трудности. Дороги: «Связь между западом, востоком и центром страны недостаточна для управления республикой, вот почему я считаю, что необходимо продолжить железную дорогу до Эрзурума, чтобы связать восток с другими регионами страны — это жизненно необходимо для республики». Здоровье: «Мы должны найти решение, чтобы врачи больших городов, таких как Стамбул и Измир, могли заботиться о жизни и здоровье всей нации. То, что происходит сегодня, совершенно недопустимо». Светское образование: «Вы не хотите школ, вам нужны медресе. Но народ хочет получать образование в школах. Оставьте народ в покое, чтобы дети нашей страны получали светское образование». «Запомните, ходжи: медресе никогда не откроются, народ нуждается в школах!» — заявил Кемаль, когда его остановили два ходжи, требуя снова открыть религиозные начальные школы (медресе).

Кемаль из предосторожности совершает несколько символических жестов, чтобы предать забвению Османскую империю. В Самсуне, имея несколько свободных часов, он просит библиотекаря принести ему несколько книг по истории и погружается в них. В Эрзуруме и Ризе он категорически отказывается от того, чтобы его именем называли улицы: «Я не вечен, а наша республика будет жить всегда». В Ризе он наставляет мэра города (вали): «Вы должны знать, что не имеете права заставлять кого-либо работать без его желания: в республике не будет принудительного труда!» Общаться, покорять, объяснять, убеждать — вот революционное искусство Кемаля, не всегда встречающее одинаковый прием.

Крейсер Кемаля пересекает Мраморное море и поднимается по Босфору. В европейской и азиатской частях Стамбула собрались огромные толпы в ожидании: не остановится ли гази в бывшей столице? Нет, президентский крейсер не бросит якоря в Босфоре: полиция, опасаясь покушения, отговорила Кемаля от этого шага. А Латифе, сопровождающая Кемаля, утомила его своими нервными срывами и истериками. Кемаль заявляет ей, что «мой брак — это одна из ошибок, какие я совершил в жизни», и требует, чтобы Латифе возвращалась в Анкару. Их разрыв был неизбежен, но его опередили другие.

Через неделю после возвращения в Анкару Кязым Карабекир подает в отставку с должности инспектора 1-й армии, чтобы полностью посвятить себя депутатской работе. Вслед за ним подает в отставку Али Фуад, инспектор 2-й армии. Кемаль не верит в совпадения, и он прав. Карабекир и Фуад регулярно встречаются с Рауфом. Все трое уверены, что за ними установлена слежка тайной полиции и что их почту вскрывают. Фуад и Карабекир объясняют Рауфу, насколько трудно стало выполнять обязанности инспекторов армии. Все трое единодушно заключают: Кемаль порвал со старыми друзьями, окружил себя «льстецами» и «безнравственными людьми», которые их унижают; их ожидает диктатура.

Кемаль тоже упоминал об утраченной дружбе в своих «Воспоминаниях»: «В день отставки Али Фуада я пригласил его на ужин к себе в Чанкая. Я ожидал его довольно долго, но он так и не пришел». Впрочем, Али Фуад в своих «Мемуарах» объяснит, что не получал никакого приглашения. Хуже того, он оспаривает существование такого приглашения.

Кемаль теперь не сомневается в заговоре и требует, чтобы шесть генералов-депутатов покинули Национальное собрание. Четверо из них послушаются его приказа, но Джевад и Кафер Тайяр откажутся его выполнять: не обращаются с бывшим начальником Генерального штаба армии и с бывшим командующим военным сопротивлением во Фракии как с юнцами! Тем не менее, позабыв их высокие должности, заслуги и старые дружеские отношения, Кемаль лишил Джевада и Кафера Тайяра депутатских мандатов. Кемалю удалось избежать кризиса: представители армии не присоединятся к оппозиции.

Что же представляла собой оппозиция? Она объединилась вокруг Рауфа, Аднана, Рефета и Исмаила Канболата: три героя войны за независимость и активист «Единения и прогресса», четыре депутата от Стамбула. Были ли они противниками республики, сторонниками султаната и халифа? Вероятно, нет. Они предпочитали конституционную монархию на манер Великобритании, но в то же время не были готовы сложить головы, сражаясь против республики. Они выступили против скоропалительных реформ, отсутствия консультаций с депутатами и превращения Национального собрания в палату, регистрирующую законы. Они опасались, что республиканизм — это всего лишь иллюзия, скрывающая абсолютизм. «Самодержец, носящий имя президента республики, управляет по своей прихоти», — пишет газета «Танин» в Стамбуле, поддерживающая оппозицию, при этом напоминая, что, например, Гаити тоже считается республикой. Они презирают выскочек, фанатиков и нетерпимых, которые их постоянно атакуют, не задумываясь над тем, кем они были бы сейчас, если бы те, на кого нападают — Рауф, Карабекир, Фуад, Рефет и другие, Аднан или Канболат, не решили бы сопротивляться. Какое нужно иметь самообладание, чтобы выслушивать, когда говорят, что «в Турции есть 80 тысяч Рефетов и миллион Кязымов Карабекиров»! Какое терпение нужно иметь, чтобы ежедневно подвергаться экзамену по республиканизму?

В другом лагере, лагере большинства, знают только один приказ: защищать республику. «Самой недопустимой ошибкой, какую мы могли бы допустить сейчас, — воскликнул Реджеп, — было бы колебаться и проявлять нерешительность. Никто не знает, куда могло бы это нас привести». Аргументы честности и старой дружбы ничего не значат. Впрочем, поддержка, оказанная группе шестью консервативными газетами Стамбула, а также Торговой и промышленной палатой города, оправдывает бдительность Исмета, Реджепа и их друзей. Слово «предательство» не было произнесено, но Исмет задает вопрос, используя довольно дерзкое сравнение: «Встречали ли вы когда-нибудь инвестора, рискующего своими капиталовложениями в коммерческое предприятие, если бы он не верил в успех?» Итак, с одной стороны — гази, республика и новая Турция, а с другой — реакция, выступающая против республики, секуляризации, Анкары. Одним словом, Стамбул.