Александр Жевахов - Кемаль Ататюрк

Но общее желание создать современный политический блок, защищаться от советских и английских амбиций и контролировать курдов оказалось сильнее. Договор о дружбе, подписанный в 1926 году и подтвержденный два года спустя, освящает маленькую азиатскую Антанту. Кто бы мог подумать в 1919–1920 годах [63] В 1919 году англичане пытались навязать Персии английский протекторат. Реза-шах Пехлеви пришел к власти в феврале 1921 года. Афганистан добился независимости от англичан в 1921 году. , что Турция, Персия и Афганистан могли бы создать блок независимых мусульманских держав?

Молодая Турецкая Республика торжествует. Министр иностранных дел Турции Тевфик Рюштю даже разрабатывал проект азиатского союза, простирающегося до Японии, так как, по мнению турецкой прессы, Япония и Турция — два крайних полюса восточной цивилизации в Азии. Токио увеличивает торговый оборот с Турцией, но отказывается от всяких политических соглашений. Потерпев неудачу с Японией, Рюштю предлагает свой опыт китайцам, и небезуспешно. Как объяснял Рюштю послу Франции, «китайцы просили нас помочь (что правда), мы это делаем и будем продолжать делать!».

Анкара с удовлетворением и гордостью воспринимает высокую оценку проводимым преобразованиям и приумножает договоры о дружбе (их уже около двадцати) — от Германии и СССР до Болгарии, Чили и Финляндии. Анкара стремится занять свое место на международной арене, забыть о пережитых унижениях. Благодаря гази Турция возрождается, занимает достойное положение и даже задает тон, о чем, например, свидетельствует рассказ посла Франции Шамбрена. Вскоре после прибытия в Анкару Шамбрен был приглашен на торжественный обед по случаю национального праздника — годовщины образования республики. На приеме присутствуют правительство и дипломатический корпус, около двухсот гостей: «Среди приглашенных — министр из Египта, феска которого сверкает словно фанфара. Время от времени Президент бросает на него насмешливый взгляд. К несчастью, министр ничего не замечает. Неожиданно гази выходит из-за стола, проходит мимо египтянина и осторожно, словно кот, шепчет ему что-то, поглаживая по плечу. Мне показалось, что он обнимает министра, как вдруг феска незаметно переместилась на серебряный поднос, с которым стал быстро удаляться слуга большими бесшумными шагами». И Шамбрен добавляет: «Мы все провожали взглядом это своеобразное блюдо!»

10 апреля 1928 года Национальное собрание внесло поправки в конституцию; всё произошло настолько скрытно, что не привлекло внимания французских дипломатов. А между тем были приняты революционные решения: ислам перестал считаться государственной религией; в официальных присягах больше не упоминается Аллах; утвержден принцип свободы вероисповедания.

Светский характер государства мог бы быть вписан в конституцию, принятую в апреле 1924 года, через несколько недель после упразднения халифата. Кемаль тогда не настоял на этом и никогда позже не объяснял, почему воздержался. Более того, гази никогда не объяснял, почему только в 1925 году инициировал отказ от фесок и обязал чиновников носить шляпы, а женщинам была предоставлена свобода в выборе одежды, хотя еще осенью 1922 года он объявил английской журналистке: «В следующем году женщина станет свободной. Женщина должна открыть свое лицо и чувствовать себя равной мужчине». В ответ на вопрос: «А что подумают мужчины?» — Кемаль заявил: «Не важно, какова будет их реакция, главное — это свобода. — И добавил: — Летом, когда станет жарко, мы сменим папахи на шляпы с полями, чтобы защититься от солнца. Настал час, чтобы нация сменила облик. Одежда должна быть комфортной».

Несмотря на молчание Кемаля, причины этих задержек легко объяснимы… гази разъяснил свою тактику в «Nutuk»: «Единственный практический метод, обеспечивающий успех, — это делать совершенно понятным каждый этап в подходящий момент». Кемаль обладал удивительной способностью оценить то, что Виктор Гюго называл «точным количеством будущего, какое можно включить в настоящее». Джеляль, который станет его последним премьер-министром, сравнивал Кемаля с ученым, тщательно подготавливающим свой эксперимент в лаборатории, осторожно регулируя огонь, чтобы замедлить или ускорить химический процесс по мере необходимости. Этот человек, если верить словам советского посла Аралова, знавший, что ему не суждено дожить до старости, сумел выиграть пари у времени.

В жесткой хронологии гази час секуляризации, светских реформ, настал весной 1928 года. Несмотря на некоторые приступы религиозной горячки, эволюция общественного сознания, похоже, свидетельствовала о правоте президента республики. Комиссия факультета теологии Стамбула представила ему доклад, рекомендующий превращение религии в «социальный инструмент», предназначенный для модернизации мусульманского народа. В докладе даже предлагалось разрешить носить обувь в мечети, хотя это предложение все же где-то затерялось, а Кемаль, после того как светские реформы были записаны в конституции, казалось, больше не интересовался религией. Для него это сражение завершилось; из 29 школ, функционировавших в 1924 году для подготовки имамов й проповедников, впрочем, 27 были уже закрыты.

Гази готовится к новой битве, последней. Лицо его покрыто легкими морщинами, но сохраняет все такое же твердое и решительное выражение. На подступах к пятидесятилетию Кемаль начинает культурную революцию.

20 мая 1928 года Национальное собрание принимает решение о латинизации турецкого алфавита.

Через месяц состоялось первое заседание Комиссии по реформе турецкого языка. Вопрос о реформе языка был предметом обсуждения уже нескольких поколений. Османская элита говорила на тяжелом языке — смеси турецкого с элементами арабского и персидского языков и использовала арабский алфавит. Арабский алфавит был слишком сложным для большей части населения, и турецкий народ не использовал османский язык, ограничиваясь «скудным языком пастухов», как его называло правительство. Таким образом, реформа языка давно назрела и была обязательным этапом.

Необходимо «приблизить» наш язык к западноевропейскому, причем следует начать с армии и медицинских училищ, заявил Кемаль во время войны за независимость. Этот вопрос поднимался на конгрессе в Измире, но председательствующий Кязым Карабекир отклонил его, утверждая, что принятие латинского алфавита принесет Турции те же трудности, что и в Азербайджане, где впервые пытались ввести латинский алфавит в 1863 году. Кстати, именно Азербайджан поднял этот вопрос на тюркологическом конгрессе в Баку в марте 1926 года. К большому удовлетворению Москвы, латинский алфавит был одобрен большинством участников конгресса, за исключением делегатов Анкары: один из них, известный университетский профессор, был ярым противником этой реформы. Исмет тоже неодобрительно относился к реформе, но по другим причинам: он вспоминал о безуспешной попытке Энвера в 1914 году рационализировать арабский алфавит и боялся такого же провала. Через несколько недель Кемаль расспрашивал Фалиха Рыфкы о работе Комиссии по языку, в которой тот принимал участие: