Владилен Воронцов - Китайский Бонапарт, или жизненные вехи Чан Кайши

Претендент в полководцы был отозван. Да, это тот Власов, который, будучи уже генералом, перешел на службу к фашистскому рейху.

К 40-летию разгрома милитаристской Японии политическая академия ВМС Китая опубликовала материалы о советской помощи Китаю во время антияпонской войны. Согласно этим материалам, СССР с 1938 года по 1940 год предоставил Китаю кредиты на сумму 450 млн. долларов в виде оружия; с октября 1937 года по сентябрь 1939 года из СССР было поставлено в Китай 980 самолетов, более 80 танков и 1300 орудий. В Китай для подготовки китайских офицеров прибыло 3600 советских военных специалистов.

У генералиссимуса складывалась своя собственная система управления в партии и государстве. Он пользовался неограниченным правом диктовать свою волю. В верхах процветала братская порука, виднейшие представители режима не тонули, а оставались на поверхности, какие бы преступления ни числились за ними.

Американский генерал Стилуэлл, находившийся в Китае в годы войны на Тихом океане, признавал невозможность состязаться со сворой паразитов и подхалимов из окружения Чан Кайши. Генералиссимус не имел представления о том, что происходит. Он подписывал тысячи приказов, в ответ слышал лишь «есть», «есть» и никогда не ведал, что все же сделано.

В мрачных тонах описывал генерал политику гоминьдановцев, ведь это «банда головорезов» с одной лишь идеей обеспечить себя и своих приближенных вечной рентой. Деньги, влияние, накопление чинов, должностей — единственная забота лидеров, интриги, двойная игра, отчаянное желание урвать от других то; что плывет к ним в руки, главное желание — позволить другим сражаться на фронтах. В то же время повсюду фальшивая пропаганда их «героической борьбы», индифферентность «лидеров» к своему народу. Генералы проявляли, казалось, не превзойденные никем способности, когда исполняли перед начальством трусливую стойку на задних лапах, важно надувались перед подчиненными. Стоящие на вершине правительственной пирамиды вожаки говорили о долге, но своими практическими действиями демонстрировали примеры изощренного мошенничества, способствовали процветанию шарлатанов, скользких приспособленцев. И в низшем звене в партии и в администрации — молодая поросль — считали для себя более привлекательным следовать примерам, а не абстрактным призывам к долгу и справедливости. И все это имело место в условиях торжества колоссального невежества, неприкрытой глупости кадрового состава, полной неспособности сверху контролировать фракции и клики, обирающие народ.

Чан Кайши никогда не одобрял право на существование оппозиции, хотя бы в рамках, определяемых законом. Если он встречал сопротивление со стороны провинциальных правителей — будь то Ли Цзунжэнь, Фэн Юйсян, Ян Сишань или кто-либо другой,— то сразу же объявлял своих противников милитаристами, мыслящими феодальными категориями. Генералиссимус доверял лишь своим родственникам и находящимся в большой зависимости от них высокопоставленным коррумпированным бюрократам. На парламент он смотрел как на инструмент в своих руках, годный для манипуляций во внутренней и внешней политике. Правительство становилось «личным» органом, конституция служила прежде всего обеспечению его, Чан Кайши, личной власти.

Со смешанным чувством встречал Чан Кайши приближающийся финал войны на Тихом океане, конец многолетней оккупации Японией значительной части территории Китая. Присутствовать в роли победителя в величайшей в истории битве с японским милитаризмом казалось весьма соблазнительным. Но как поведет себя Сталин после Ялтинской конференции, где были обозначены условия вступления Советского Союза в войну против Японии? Не будет ли это угрожать и без того ослабевшим за годы изнурительных схваток с внутренними и внешними врагами устоям гоминьдановской диктатуры? Настораживали рост авторитета КПК и, главное, сотрудничество между Сталиным и Мао Цзэдуном.

Генералиссимус спешил. Летом 1945 года он включает своего сына — Цзян Цзинго — в состав правительственной делегации, направлявшейся во главе с министром иностранных дел гоминьдановского правительства Сун Цзывэнем в Москву. Цзян Цзинго, казалось, недавно вернулся из Советской России, куда его отправил еще в 20-х годах на учебу отец с надеждой использовать имя сына в своих политических играх. В прошлом комсомолец, член РКП(б) Цзян Цзинго, или Николай Владимирович Елизаров — псевдоним сына Чан Кайши в Советском Союзе, — заново проходил курс политической учебы, вспоминал азы этико-политического учения Конфуция, лежавшего в основе его воспитания в раннем детстве. Цзян Цзинго побывал в роли лидера молодежных организаций Гоминьдана, попробовал свои силы в административном аппарате на провинциальном уровне.

Делегация с полномочиями от Чан Кайши прибыла 30 июня 1945 года в Москву. А вскоре Цзян Цзинго получил от отца телеграмму. Чан Кайши просил сына повидать Сталина и попытаться лично поведать ему о позиции китайского правительства. Сталина не убедили рассуждения о нежелательности для Китая потери «куска территории». Камнем преткновения оказались и вопросы о КВЖД и ЮМЖД, Порт-Артуре и Дальнем и др. Чан Кайши пытался давить на американцев, надеясь, что Вашингтон сумеет заставить Москву отказаться от ялтинских договоренностей.

Американское командование советами и практическими действиями оказывало помощь Чан Кайши в осуществлении плана развязывания внутренней войны. Американские вооруженные силы активизировались в Китае, захватывая важные порты и коммуникации, втягивались в развернувшуюся гражданскую войну между Гоминьданом и Коммунистической партией. Чан Кайши упорно отстаивал необходимость контроля над Северным Китаем. Только таким путем, настаивал он перед американцами, КПК будет вынуждена обратиться к политическим средствам решения проблемы. Генералиссимус дает задание сыну обратиться к Сталину с «просьбой» оказать гоминьдано-вским войскам помощь в установлении контроля в Маньчжурии. Но это был как раз тот случай, о котором довольно точно подмечено мудрыми соотечественниками Чан Кайши: слепой зажигает фонарь— зря переводит свечи. Усилия отца и сына оказались напрасными.

Паникующие министры устремились в резиденцию главы Гоминьдана — дворец Дай Пинь, что в центре Нанкина. Хозяин, невзирая на разваливающийся режим, стремился предстать перед подданными в роли национального лидера, который в конце концов приведет свой народ к «национальному спасению», гордо шагая по трупам своих'«коммуни-стических врагов». Подобная решимость могла подействовать теперь лишь на слишком уж легковерных. Осенью 1948 года Чан Кайши вынужден заговорить об отставке, о наследнике в качестве президента — Ли Цзунжене. Как глава Гоминьдана он сохранит за собой партийные рычаги. Позиция КПК влияла на обстановку в гоминьдано-вском лагере. Разве мог он, лидер Гоминьдана, спокойно слушать радио КПК? Диктор, выступавший от имени коммунистов, называл его «преступником номер один», «главарем гоминьдановской бандитской шайки, который продал национальные интересы правительству США».