Сборник - Правофланговые Комсомола

Прошло всего двадцать минут, как Володя зачитывал график, как бросил с веселой улыбкой вслед разливщикам:

— Сегодня, хлопцы, работать лучше, чем вчера!.. Кто-то в суматохе сказал: «А что делать с часами?»

Володя раскрыл глаза и спокойно ответил: «На лешего они тебе нужны?» — и этими словами словно вывел нас из оцепенения…»

А потом была ночь — длинная, как вечность. И для Володи, и для его друзей…

Всю ночь бегали люди к телефону, звонили в больницу, справлялись, как он себя чувствует. Но врачи сказали только одно: обожжено девяносто восемь процентов поверхности тела…

…А он лежал в это время на берегу моря, под нестерпимо палящим одесским солнцем. Лежал и смотрел, как выплывает из воды царевна моря. А коса у нее уложена коронкой, как у Лили, и цвет волос, как у Лили, и глаза, как у Лили, — в них голубеет море… Да это же она и есть — Лиля, царевна из далекого рабочего поселка!

Вот он сейчас всыплет ей, этой царевне! Мы как условились? Пока не сдашь экзамены — за калитку не выйдешь. Нет, Лилечка, не возражай, это очень серьезно — экзамены. На аттестат зрелости. Или уже в институт? Погоди, а в какой институт ты решила пойти? Ага, вспомнил, в медицинский. Правильно, Лиля! Это такая великая должность на земле — спасать людей от смерти…

И еще. Я соскучился по тебе. Скорей бы увидеть тебя, всех наших. Видно, отдых не для меня. Тут так немилосердно печет солнце. Нечем дышать, нет сил пошевелиться… Пить, как хочется пить!..

А Лиля уже склонилась над ним, осторожно поднимает его голову:

— Вот водичка. Попей, Володя.

— Спасибо, Лиля…

— Меня зовут Верой, — снова склонилась над ним медсестра.

— Верой? Какое хорошее имя — Вера…

Он припадает огненными губами к холодному стеклу и пьет, пьет, пьет… А потом снова падает на горячий песок возле моря…

Утром друзей по смене пустили в палату. Глянули на своего Володю — и не узнали: почернел весь, как уголек… А увидел своих — улыбается, бодрится. Мол, не волнуйтесь, ничего страшного со мной не случилось!

— Ребята, а гантели принесли мне? Обязательно принесите, а то как же я буду тут без зарядки. И бритву — тоже, а то зарасту, как Тарзан.

Увидел Михаила Бабенко, подозвал к себе:

— Батя, а кто вместо меня работал? А как там Наумович, разливщик, как его здоровье? Ему надо жить, обязательно надо. У него дети…

Потом увидел шофера Жору, своего неизменного партнера по мексиканскому танцу. И снова засветились голубые глаза под сожженными бровями:

— Жора, давай споем нашу — «Я люблю тебя, жизнь!».

Привезли Варвару Александровну. В немой печали припала она к сыну:

— Сынок мой, единственный мой…

Володя провел рукой по ее седой, как голубиное крыло, голове:

— Не плачьте, мама…

Собрав последние силы и последнюю волю, он всем своим существом старался показать, что ничего особенного не случилось, что волноваться ей, матери, нет причины…

О, он такой у нее, он такой… И сам не унывал никогда, и ей не давал…

Сидели как-то вечерней порой во дворе, смотрели на свою убогую халупу и советовались, что делать с ней. Поставленная еще «при царе Горохе», она уже совсем никудышная стала. Мать и говорит:

— Ничего мы с ней уже не сделаем, сынок, проси на заводе квартиру, записывайся на очередь.

Записался. Подошла очередь. Побежал сын на завод. Вернулся веселый, взволнованный.

— Что, дали, сынок?

— Нет, не дали, мама…

— А чего же тебе весело?

— Да понимаете, мама… Отдал я свою очередь одному человеку из нашего цеха. У нас хоть какая-нибудь хата есть, а он с детьми в подвале ютится. Мама, видели бы вы, как он был рад, как был счастлив!..

…Володя снова улыбнулся, прижал к груди ее седую голову:

— Слышите, не плачьте… Я у вас сильный, я поднимусь, обязательно поднимусь… Где там Жора? Мы все же споем с ним нашу, комсомольскую…

А пошел восемнадцатый час с того мгновения, когда Володя бросился под огненный град. И это был последний час его жизни…

…Хоронили Володю девятого мая. В день, когда люди всей земли чтят светлую память тех, кто не пришел с войны, кто закрывал своим телом амбразуры вражеских дотов, и падал в горящих самолетах на головы ненавистных пришельцев, и принимал нечеловеческие муки в гестаповских застенках — только бы в добре и славе жила родная земля, и голубела мирными рассветами, и поднимала к высокому солнцу своих окрыленных сыновей…

Высоким курганом легли на могилу цветы…

А вокруг в молчании еще долго стояли его друзья, побратимы. Люди суровой профессии, они не плакали. Они молча склонили головы над свежим холмиком земли, прощаясь с тем, кто в час своего первого и последнего в жизни испытания поступил так, как только и мог поступить сын той великой и самоотверженной когорты тружеников земли, имя которой — рабочий класс…

…На двери — металлическая табличка: «В этом классе учился Володя Грибиниченко».

Заходим в класс, и сорок учеников, словно по команде, поднимаются из-за парт. Это 7-й «Б», лучший в школе…

А вот и старенькая, окрашенная в голубой цвет парта Володи. На ней тоже мемориальная табличка. Хозяйки парты — две белокурые девочки, Валя и Тамара, отличницы… Потом, на торжественном сборе пионерской дружины, одна из них взволнованно прочитает свои стихи, посвященные герою:

Заходим в ленинскую комнату. В ней тоже уголок Володи Грибиниченко. Над портретом слова Максима Горького о том, что в жизни всегда есть место подвигу. Ниже — многочисленные вырезки из газет, в которых рассказывается о героическом поступке молодого макеевского металлурга. В альбоме — фотографии, воспоминания учителей, друзей детства, товарищей по учебе в техникуме и по работе в мартене, по комсомолу.

Сегодня, шестого апреля, день его рождения, и в длинном школьном коридоре уже выстроилась на торжественный сбор пионерская дружина. В конце коридора — стол, накрытый красным полотнищем. На столе — портрет Володи и душистые полевые цветы — первые цветы весны…

И подходят к столу дети и, вскинув руки в салюте, клянутся высоко держать знамя дружины, на котором навечно начертано имя Володи Грибиниченко. И звучат стихи о том, что солдатский сын Владимир Грибиниченко так же мужественно и самоотверженно шел на подвиг во имя человеческой жизни, как когда-то Александр Матросов…

…Мы выходим из ворот школы. Теплое апрельское солнце освещает широкую улицу, наливая живительным соком набухшие почки на деревьях. По подсохшему асфальту шумливая детвора гоняет кожаный мяч. Медленно проплыла убранная лентами и полевыми цветами легковая машина — повезла молодых в загс. Навстречу нам по зову заводского гудка спешит на смену рабочий люд…