Илья Дубинский-Мухадзе - Орджоникидзе

Карсанов заупрямился.

— Я кавказский человек! В прислужники не пойду.

Чрезвычайному комиссару пришлось самым торжественным образом засвидетельствовать, что кратчайший и верный путь к славе Габо найдет, служа в английской миссии. Фамилия — Карсанова в. этом случае наверняка будет занесена в историю.

В особняке на Лорис-Меликовской появился новый слуга. "Абсолютнейший азиат" — по проницательному определению кептэна Боба.

Габо хотелось поскорее попасть в историю. Он часто по вечерам появлялся то у Серго, то у комиссара внутренних дел Юрия Фигатнера. Подробно описывал все, что видел и слышал в миссии. В красочных рассказах не было недостатка. По крайней мере два из них заслуживали серьезного внимания. Секретарь миссии мистер Уильям навестил Джабагиева. Вассан-Гирей быстро собрался и направился через горную Ингушетию и Хевсурский перевал в Тифлис. Он будет министром в каком-то "горском правительстве". Обратно во Владикавказ мистер Уильям вернулся с несколькими десятками всадников из бывшей "дикой дивизии". Их рекомендовал Джабагиев для охраны миссии. Вторая новость. Карсанов своими глазами видел русского офицера, приехавшего с Дона. Его сразу принял полковник Пайк. При Габо ничего не говорили. Только Пайк взял из рук приезжего две папиросы с длинными мундштуками. Из ящика стола достал лупу, тут же бросил обратно и крикнул, чтобы Габо убрался побыстрее. Внешность русского Карсанов хорошо запомнил, а "фамилия очень трудная. Записал осетинскими буквами. Сейчас. Угре… нет, Уг-не-вер-ка. Опять нет. Угне-вен-ка. Надо искать. Кучер князя Туганова отвез его на Московскую улицу. Офицер там живет или его марушка?"

Угневенко нашли и арестовали. По документам он значился уроженцем Тифлиса, конторщиком. Из Грузии сбежал по высокопатриотическим мотивам — "не стало житья русскому человеку, преследуют националисты". При следующих допросах Угневенко повинился: с перепугу малость соврал, он не конторщик, а штабс-капитан. Все остальное как на духу. Жаждет тихой жизни среди русских людей, и… вдова у него во Владикавказе знакомая, склонен жениться.

Председатель ЧК между делом сказал Орджоникидзе:

— Габо увлекается. Из-за него держим честного человека. Я этого жениха вышлю назад в Грузию.

— Вы убеждены? — переспросил Серго.

— Одежду, вещи — все тщательно осмотрели. Ничего у него нет. Белье и гильзы.

— Проверили?

— Раскрыли коробки. Гильзы высыпали. Они не набиты, без табака.

Серго подскочил.

— Котэ, как же ты быстро забыл, чему нас мальчишками учил Камо! Ну-ка, тащи гильзы сюда. И штабс-капитана пусть доставят.

Первая сотня гильз ничего не дала. Пустые внутри, они легко надламывались. Серго отбрасывал их в сторону и принимался за следующие. Загорались огоньки азарта! Быть не может, чтобы он так опростоволосился.

Вскрыли вторую коробку. Наконец-то очередная гильза не поддается. Серго осторожно развернул мундштук. Выпала свернутая в трубочку узкая полоска тончайшей бумаги. Все знакомо, десятки раз самому приходилось пользоваться.

Уходила ночь. Светало. Солнечные лучи заботливо высветливали вершины гор. В руках у Серго, помимо удостоверения, выданного штабом добровольческой армии "Угневенко Григорию Нестеровичу, командированному в расположение противника", были письма организатора покушения на Ленина, английского генерального консула Локкарта, лидера крайне правых в Государственной думе и руководителя белогвардейских заговоров Шульгина [69]генерала Эрдели, всего месяц назад приезжавшего во Владикавказ для тайного свидания с Пайком.

— Сейчас же пошлите отряд особых поручений на Лорис-Меликовскую, — приказал Серго председателю ЧК. — В случае необходимости примените оружие.

— Мы не имеем права. Международные, нормы…

— Можешь не продолжать, — нетерпеливо оборвал Орджоникидзе. — Доверимся Ленину.

— Не понимаю? Когда ты успел?

— Да это давнишняя, январская история. Не объявляя войны, румынское правительство приказало своим войскам окружить нашу 49-ю дивизию. Рядовых разоружить, членов полковых комитетов арестовать, продукты и фураж конфисковать. В ответ Владимир Ильич настоял на аресте всего состава румынского посольства и военной миссии в Петрограде. Старейшина дипломатического корпуса, американский посол Фрэнсис сообщил по телефону Ленину, что дипкорпус желает быть принятым председателем Совнаркома. Ленин согласился. Представители Соединенных Штатов, Англии, Франции, Италии, всех не помню, заявили протест против нарушения международных норм.

Ленин возразил, что дипломаты арестованы в силу обстоятельств, "никакими дипломатическими обрядностями не предусмотренных". И добавил для полной ясности: "Для социалиста жизнь тысяч солдат дороже спокойствия одного дипломата".

— А ты хочешь, чтобы я нянчился с Пайком и его компанией, — все более накаляясь, продолжал Серго. — Какие они к черту дипломаты! Заурядные шпионы. На их руках, я убежден, кровь Ноя. Не доводи меня, Котэ, до крайностей. Худо будет, если я сам поеду на Лорис-Меликовскую…

В последнюю минуту благотворители сбросили бесполезные маски. На предложение открыть двери, впустить сотрудников ЧК англичане ответили пулеметным и ружейным огнем. Пришлось командиру отряда предъявить, точнее — "забросить на двор с помощью обыкновенного булыжника "ультиматум": "Прекратите стрельбу или подвезем пушку, ударим прямой наводкой. На размышление десять минут".

Стрельба затихла, зато из трубы повалил дым. Как бы ответ — управимся с бумагами, тогда и откроем. Это меньше всего устраивало. Англичан энергично поторопили. На кухне, в каминах нашли много лишь слегка обгоревших бумаг и обуглившихся денег. Не сразу догадались, что деньги фальшивые. "Красненькие" и "синенькие" — николаевские десятки и пятирублевки миссия изготовляла в своем подвале. Там нашли клише и другое оборудование для печатания фальшивок.

Роль переводчика при обыске с откровенным удовольствием выполнял "абсолютнейший азиат" Габо Карсанов. Он первым делом по-английски пожелал полковнику Пайку доброго утра и поинтересовался, как его драгоценное здоровье. У главы миссии полезли глаза на лоб.

Серго вознаградил горца по-своему. Посадил сияющего, принаряженного Габо в открытую машину и неторопливо провез по центру Владикавказа. Статный осетин подкручивал усы и любезно раскланивался с многочисленными знакомыми и поклонницами. По бульвару на Александровском проспекте Карсанов и Орджоникидзе прошли пешком, дважды от начала до конца. Затем снова уселись в автомобиль и поехали на радиостанцию в Шалдоне — дальней окраине города. Устойчивой связи с Москвой по-прежнему не было, иногда откликалась Астрахань, принимала особенно важные сообщения для Ленина.