Глеб Голубев - Заболотный

Целую неделю мы все беспокоимся за судьбу маленького Ян-Гуя. Даниил Кириллович, к которому он как-то сразу проникся доверием, сам проводит несколько анализов. Все пробы чисты. Кажется, мальчик действительно чудом не заразился.

— Но что же вы собираетесь с ним делать? — спрашивает Заболотный у Паллон.

Она неуверенно пожимает плечами.

— Пока не кончится эпидемия, поживет у меня.

Заболотный хмыкает и уходит. Потом возвращается, присев на корточки, долго смотрит, как Ян-Гуй с аппетитом уплетает кашу, задумчиво вздыхает, качает головой.

Так Даниил Кириллович мается несколько дней. А потом однажды вечером вдруг говорит мне:

— Знаешь что, решил я этого хлопчика увезти в Петербург. Усыновлю его, квартира у нас большая, в школу станет ходить. Ян-Гуй Заболотный — не плохо звучит, а? А то… был у нас с Милочкой свой хлопчик, да умер… Год только прожил, не уберегли… Трудно жили, голодно. Ты же помнишь…

И с грустной усмешкой, пожав плечами, он задумчиво добавляет:

— Вот тебе и эпидемия! Выходит, на ней не только терять, но и находить можно. Так-то, брат!..

Наступает март. Эпидемия начинает резко идти на спад. «Черная смерть», верная своей коварной природе, опять отступает, прячется, уходит в подполье. Куда? И надолго ли?..

В Мукдене открывается Международная противочумная конференция. Туда съезжаются крупнейшие светила со всего мира: Китазато из Японии, Галеоти из Италии, Петри из Англии, Стронг из Америки, — чтобы попробовать общими силами разобраться в загадках «черной смерти». Делегатом от России едет туда Даниил Кириллович, захватив с собой несколько членов экспедиции.

На конференции в Мукдене Заболотный сделал три доклада: о причинах эндемичности чумы в Маньчжурии, о результатах работы экспедиции и о предохранительных прививках. Гипотеза Заболотного о роли грызунов — «хранителей» чумы встретила возражения большинства делегатов, но все-таки по настоянию Даниила Кирилловича, пользовавшегося к тому времени уже громадным авторитетом, в решениях конференции удалось записать:

«Хотя и нет окончательного доказательства, что первые случаи этой эпидемии вызваны заражением от тарбаганов, однако весьма вероятно предположение, что тарбаганья болезнь тесно связана с легочной чумой в Маньчжурии, Забайкалье и северо-восточной Монголии, а также с последней вспышкой».

В другом пункте резолюции рекомендовалось России и Китаю, как самым заинтересованным странам, провести специальные исследования для проверки гипотезы Заболотного.

— Может, теперь-то удастся раскошелить наших чиновных толстосумов, — мечтал Заболотный, вернувшись из Мукдена.

Но именно эти пункты решения конференции, в которых так неопределенно и туманно упоминалось о. связи чумной эпидемии с массовыми заболеваниями тарбаганов, вызвали переполох среди китайских, немецких, русских и английских меховых фабрикантов. И немедленно во многих газетах появились статьи е нападками на гипотезу Заболотного: «Не доказано, что тарбаганы заболевают чумой, опасной для человека!»

К маю эпидемия совсем затихла. В обнажившихся от снега полях вокруг Харбина подобраны и сожжены все трупы. Мы собираемся уезжать, навсегда оставляя на чумном кладбище, обнесенном высокой стеной, тридцать девять наших товарищей, сраженных «черной смертью». Кроме Марии Лебедевой, Льва Беляева, Анны Снежковой, Ильи Мамонтова и Владимира Михеля, мы потеряли за время эпидемии еще четверых фельдшеров, двадцать восемь санитаров и двух прачек.

Я хотел бы перечислить имена всех погибших, но список окажется слишком длинным…

Может быть, поэтому близкий отъезд не радует, словно вынужденное отступление после тяжкого боя.

И остается неясным, выиграли мы этот бой или потерпели поражение.

Эпидемия прекратилась, но велика ли в том наша заслуга? Конечно, своевременная изоляция больных, постоянный медицинский контроль сберегли немало человеческих жизней. Но ведь, в сущности, это было наше единственное оружие. Мы только оборонялись, маневрировали, возводили защитные стены на пути «черной смерти».

Против легочной чумы прививки оказались совершенно бессильны. Они не спасли ни одного из заболевших. В самом Харбине погибло свыше пяти тысяч человек. Но ведь, пока мы боролись с ней здесь, «черная смерть» успела охватить всю Маньчжурию. Она прорвалась до Пекина и даже южнее.

Сорок четыре тысячи человеческих жизней унесла эта эпидемия, — так мы считали тогда, но последующие, более точные подсчеты заставляют повысить эту страшную цифру до шестидесяти тысяч, а по некоторым данным — даже до ста! И это за одну зиму!..

И никто по-прежнему не знает, надолго ли спряталась «черная смерть» и куда. Когда она снова вырвется на свободу?

А это необходимо знать заранее, иначе опять будет поздно и люди снова станут умирать тысячами, а мы окажемся бессильны им помочь. Опять военные оцепления, изоляционные бараки, прививки, которые никого не спасают, — неужели так будет продолжаться до бесконечности?..

— Забирайте Ян-Гуя и везите его в Питер, к Милочке, — сказал мне Заболотный.

— А вы?

— Я должен остаться. Я должен, черт возьми, найти хоть одного чумного тарбагана! Они уже снятся мне, будь трижды неладны! Наступает лето. Уже, по слухам, возле некоторых станций, как утверждает Хмара-Борщевский, замечены больные тарбаганы. Я задержусь.

Плотники по указаниям Даниила Кирилловича оборудовали в одном из вагонов походную лабораторию. Второй вагон весь заполнили клетками для тарбаганов, которых Заболотный собирался наловить и привезти в «Чумной форт».

Сборы приближались к концу. Уже уехали Златогоров и Падлевскии. Наконец двинулись в дальнюю дорогу и мы.

Опять побежали за окном вагона лесистые сопки Маньчжурии, потянулась бескрайная степь. Только теперь она совсем иная, чем в морозном декабре, когда мы с Заболотным приехали сюда. Тогда ледяной ветер разгуливал над сугробами, а сейчас степь словно пылала от несметных тюльпанов и маков. И, не пугаясь поезда, к шуму которого они, видно, давно успели привыкнуть, повсюду из высокой травы выглядывали любопытные тарбаганы, долго смотрели нам вслед.

На станции Борзя, уже на русской территории, лабораторию на колесах отцепили от нашего состава. Вместе с Заболотным остались врач А. А. Чурилина и студент Военно-медицинской академии Л. М. Исаев — вот и вся экспедиция. Мы с маленьким Яном махали им из окна, пока бревенчатые станционные домики в расщелине угрюмых сопок, заросших до самых вершин кедровником, не скрылись за поворотом.

Мог ли кто из нас предполагать в тот миг, что замечательное открытие скоро сделает название этой никому неведомой станции Борзя известным всем бактериологам мира?!.