Глеб Голубев - Заболотный

— Редеют наши ряды, редеют… — тихо проговорил Заболотный. — Исаев так и не дожил… Нынче весной — Высокович, теперь — Деминский.

А я думал о том, что давно бы следовало медикам заменить эту никому не понятную и даже, пожалуй, пугающую эмблему. Вместо зловещей змеи гораздо больше подошла бы пылающая свеча, как предлагал кто-то из бактериологов, а под ней — лаконичная надпись: «Светя другим — сгораю…»

Мы обошли памятник. На другой грани обелиска сверкали только два слова — любимый завет Исаева: «Спешите трудиться…»

…Через неделю мы с Заболотным уже ехали в Астрахань. На вокзале нас встретил усталый, сумрачный Клодницкий.

— Как он умер? — прежде всего спросил Заболотный.

— Мне сообщили о его болезни седьмого октября, я тогда был на станции Джаныбек. Выехал в тот же день, но опоздал, дожди размыли все дороги. Последние лабораторные записи были сделаны шестого. В этот день Деминский почувствовал себя плохо, сам ночью пошел в лабораторию и' сделал анализ…

— А умер?

— Девятого, в восемь тридцать пять утра. Он ушел от нас не один. — Клодницкий откашлялся: ему перехватило горло. — Заразилась и умерла медичка Московского женского частного института Елена Меркурьевна Красильникова. Вызвалась ухаживать за ним и…

В лаборатории Клодницкий показал нам последнее письмо от Деминского из Рахинки.

«Подозрительные культуры, полученные мною от сусликов и тушканчиков, так и остаются подозрительными. Есть хорошие цепочки, ясная полюсность, но слаба вирулентность… Не знаю, что выйдет. Жалею, что не вместе с Вами работаю, так дело пошло бы ходчее. При всем этом жить здесь порядком надоело. Пора бы и по домам. До свидания, жму руку и желаю получить от грызунов на свою долю…»

— Двадцать седьмого сентября, — угрюмо сказал Клодницкий. — Когда он писал это, возможно, уже был заражен. Остались четыре дочери и вдова…

Потом мы смотрели добытые такой страшной ценой культуры. В капельке на предметном стекле отчетливо сверкали неподвижные прозрачные палочки с окрашенными утолщениями на концах. Типичные, бесспорные чумные палочки, впервые в истории добытые из тушки павшего степного суслика.

Но это открытие не радовало нас. Ведь именно эти, такие невинные на вид, крошечные существа, так быстро расплодившиеся на сытном агаровом студне, убили нашего товарища, талантливого, отважного человека…

Они живут и размножаются во славу науки, а Ипполита Александровича Деминского больше нет…

Но фронт врага прорван, наступление продолжается! Теперь уже нам привозят гонцы письма без слов, пронзенные птичьим пером. И мы мчимся быстрее птицы в дальние аилы, куда нагрянула беда. Один за другим уходят в степь противочумные отряды.

Через полмесяца Николаю Николаевичу Клодницкому удается поймать в одном из селений, пораженном чумой, второго заболевшего суслика. А начиная с весны 1913 года их обнаруживают почти каждый месяц.

Странствующие по степи отряды привозят все новые и новые открытия. Установлено, что хранить чумную заразу могут и полевые мыши, тысячами гнездящиеся в стогах вокруг каждого селения. Доктор Шукевич выделяет чумные палочки из мяса павшего верблюда, — оказывается, и эти животные могут распространять «черную смерть».

Одной из талантливейших учениц Заболотного, Анне Андреевне Чурилиной, работавшей с ним в Харбине, удалось сделать чрезвычайно важное наблюдение: оказывается, у спящих сусликов развитие болезни замедляется, затягивается порой до пяти месяцев. Потом чума снова набирает силу только после их пробуждения от зимней спячки. Вот почему чума так живуча, когда ее хранят в себе грызуны!

Даниил Кириллович буквально завален материалами, поступающими в «Чумной форт» для обработки. Можно подводить итоги борьбы и исканий, растянувшихся на полтора десятилетия.

Сложная и запутанная картина развития чумы в ее эндемических очагах становится теперь ясной: «черная смерть» — это болезнь грызунов. Именно там, в подземных норах мышей, крыс, сусликов и тарбаганов, она может таиться годами и десятилетиями. Если изолировать, уничтожить эти природные очаги чумы, эпидемии среди людей навсегда прекратятся. «Черная смерть» будет стерта с лица земли.

Научная сторона вопроса решена. Теперь нужно действовать — устраивать противочумные станции в опасных районах, высылать в степь отряды, бдительно следить за малейшими вспышками подозрительных заболеваний среди степных грызунов, чтобы сразу, в самом начале, закрывать «черной смерти» дорогу к селениям и городам.

— Помяни мое слово: еще несколько лет — и мы навсегда покончим с чумой! — говорит мне Заболотный, молодо сверкая глазами. — Вот наша terminus ad quern! [5] Конечная цель (лат.).

Но дальнейшее наступление на коварного врага, затаившегося в степях, обрывает война…

Началась мировая война, и для нас, медиков, наступило горячее время. Тысячами погибали люди на фронте — от ран, от столбняка и гангрены. А в тылу выползли на свободу тиф, дизентерия, холера, оспа и, конечно, чума. От них людей в тылу погибало раз в пять, а то и в шесть больше, чем в окопах от ран.

Война надолго нас разлучила и разбросала по Разным фронтам. Встречались мы с Заболотным в эти годы урывками, очень редко. Увиделись в декабре 1914 года в Москве на совещании бактериологов. Даниил Кириллович был председателем и делал доклад о своих работах по брюшному тифу. Поговорили мы только несколько минут в перерыве и разъехались: я на Западный фронт, он — на Кавказский.

Потом, года через полтора, по причуде прихотливой военной судьбы мы вдруг совершенно случайно встретились на какой-то станции возле Киева, забитой солдатскими эшелонами. Даниил Кириллович прямо на перроне рассказал мне, что успел побывать и на Галицийском фронте и на Северном, работал на эпидемиях и холеры и тифа, расспрашивал о моих военных скитаниях.

Неожиданно нашу беседу прервал какой-то юнец в форме вольноопределяющегося. Козырнув и прищелкнув каблуками, он попросил у Заболотного разрешения купить в буфете бутерброды.

Не сразу мы очнулись и сообразили, что идет война, кругом снуют солдаты и по уставу им полагается посещать буфет только по разрешению старшего из присутствующих военных чинов. Заболотный и оказался самым старшим по званию на перроне.

Поняв, в чем дело, он смущенно и совсем по-штатски сказал солдату:

— Пожалуйста, голубчик, кушайте на здоровье. Мы продолжали бессвязную, торопливую беседу, как вдруг наше внимание привлек громкий шум в буфете. Мы оглянулись.

В дверях буфета стоял какой-то усатый генерал и зычным голосом на весь перрон распекал только что подходившего к нам солдата.