Марат Брухнов - Чака

Путь до пастбища оказался и в самом деле далеким. Только зря Чака загадывал наперед, что ему сказать пастухам. Раненая собака все же обогнала его, и на боку ее пастухи тотчас же обнаружили отметины леопардовых когтей, слишком хорошо знакомые жителям вельда. Всех сразу же охватила тревога за судьбу Чаки. Поэтому, когда пастухи разглядели одинокую фигуру, шагающую по вельду, все гурьбой бросились навстречу. Рана на руке сказала им остальное — живой леопард своей добычи не отпустит с миром. Все наперебой стали предлагать Чаке помощь, кто-то заикнулся было о том, что следовало бы сообщить о происшедшем в крааль, но Чака решительно воспротивился этому. Пусть ему помогут только донести тушу к краалю Мбийи. Он не был вполне уверен в том, что ему с раненой рукой удастся аккуратно спять шкуру, а пользоваться услугами посторонних в столь важном для него деле он не хотел. Несколько человек сразу же бросились к указанному Чакой дереву.

Теперь можно был заняться и раной. Чака в который раз за это время вспомнил старика, раненного леопардом на недавней охоте, и попросил дать ему кусок нитки из луба. Потом, сохраняя на лице невозмутимое выражение, принялся сшивать края рай. К концу операции он отер со лба обильный пот, но это можно было отнести и за счет полуденной жары.

Шумную процессию с убитым леопардом на жерди вышел встречать к воротам крааля сам Мбийя. Нанди была занята в поле, и он не послал за ней никого, чтобы она своими причитаниями не испортила мальчику торжественности момента. Будучи достаточно искушенным в охоте, Мбийя прекрасно понимал, что убить в поединке такого зверя юноше помогли не только ловкость и сноровка, но и немалая толика удачи, однако приветствовал его, как приветствуют зрелого и опытного охотника, вернувшегося домой с законной добычей. Мбийя тут же, пока зверь не остыл, принялся снимать с него шкуру и один прекрасно справился бы с этим делом, но, видя, что Чаке не терпится ему помочь, молча уступил ему место рядом с собой. Успел он также заметить и аккуратно зашитые раны на руке приемыша и тоже промолчал, хотя парнишка мучился зря — раны, нанесенные когтями леопарда, если они не слишком глубоки, следует лечить травами, чтобы не было нагноения.

Поручив Чаку заботам женщин, Мбийя тщательно свернул снятую шкуру и, выкурив на дорогу трубку конопли, отправился к краалю Нгомаана. А вечером запыхавшийся мальчишка передал Чаке приказание явиться к старейшине округа. Когда юноша прибыл к хижине вождя, тот сидел у входа в окружении нескольких стариков. Немного в стороне Чака разглядел знакомую шкуру, тщательно растянутую на земле вбитыми по краям колышками.

Юношу пригласили к общей трапезе, и это уже само по себе было немалой честью, но тут еще вождь объявил, что за подвиг, совершенный Чакой, дарит ему корову, после чего все присутствующие, как и полагалось, выразили вождю благодарность за подарок.

Когда же Чака собрался уходить домой, ведя за собой первую в жизни собственную корову, Нгомаан в его присутствии приказал человеку, занимающемуся выделкой шкуры, особенно постараться, ибо такая отличная шкура будет послана Великому — верховному вождю племени мтетва. Чака оценил и это, ведь и для самого Нгомаана никто не решился бы небрежно выделывать шкуру. Просто Нгомаан лишний раз подчеркнул значимость поступка юноши.

Но пока выделывалась леопардова шкура, в краю мтетва произошли большие изменения. А началось все лет пять назад. Джобе, сын Кайи, — верховный вождь мтетва — был стар, но по мере роста его могущества по-прежнему увеличивалось число его жен. Одной из них но имени Мабамбе, которая, несмотря на ранг Великой, попала в опалу, он приказал построить новый крааль. Крааль назвали Енгвени и поселили в нем Мабамбе вместе с сыновьями Таной и Нгодондваной. Здесь вдали от строгого надзора юноши росли буйными и непокорными. Им уже не по нраву стало отцовское правление — особенно младшему Нгодондване, который спал и видел своего брата верховным вождем. Относительная свобода сделала их беспечными, и они даже вслух начали выражать свое недовольство. Разговоры эти в несколько приукрашенном виде были переданы Джобе вождем тех мест Нодунгой. Тану тут же вызвали к верховному вождю. Юноше якобы хотели в торжественной обстановке разрешить ношение головного кольца. На первый взгляд Тане была оказана великая милость, ибо, возводя незрелого юнца в ранг умудренного опытом мужа, вождь как бы назначал его своим восприемником. Тана же идти к отцу отказался, вполне справедливо полагая, что его вызывают на расправу. Однако отказ этот только приблизил трагическую развязку. Разгневанный Джобе немедленно выслал карательный отряд. Тана умер недоброй смертью, а Нгодондване удалось с вонзившимся в спину копьем перемахнуть через ограду крааля и скрыться в ночном мраке. Больше о нем не было ни слуху ни духу. Правда, по секрету люди иногда шептали, что Нгодондвана укрылся среди людей хлуби, родственным свази и дала, и даже пользуется расположением их верховного вождя Бунгаана и что даже имя свое он переменил — теперь его якобы зовут Дингисвайо, что означает странник, скиталец. А ведь, не замышляй он ничего дурного против отца своего, не пришлось бы ему скитаться и искать расположения чужих вождей.

Но, видно, сильно разъедала его душу жажда власти, ради которой он не побоялся пойти против старого отца своего, потому что через пять лет, как только похоронили Джобе, Дингисвайо вернулся. И вернулся он не как-нибудь, а верхом на лошади и с ружьем белого человека — вещами, невиданными не только среди мтетва, но и вообще среди всех племен нгуни. Не истек еще срок траура по старому вождю, а Дингисвайо приказал уже отобрать из отцовских стад 100 лучших быков и, присовокупив к ним изрядное количество слоновых бивней, отправил все это добро для обмена па бусы, одеяла и прочие невиданные диковинки к белым, живущим в бухте Делагоа. Мало того, искусных людей своего племени он заставил копировать чужеземные изделия и щедро награждал тех, у кого это хорошо получалось. Многие вожди пытались на первых норах своего правления изменить былые порядки с выгодой для себя. Поэтому люди мтетва сначала не очень удивлялись нововведениям своего свежеиспеченного владыки. Но если кое-кто надеялся, что вождь по молодости лет попетушится год-другой, а потом все пойдет по-старому, то от этих надежд пришлось очень скоро отказаться.

Ранее почти все мужчины от двадцати до сорока лет лишь номинально считались воинами. И обычно спокойно жили в своих краалях, объединяясь в отряды только ради войны и набегов на соседей. Правда, иногда вождю приходило в голову собрать их для смотра или парада. Но и эту повинность никак нельзя было назвать обременительной. Сборы проходили весело, воины обменивались новостями, судачили со сверстниками, и на прощание вождь обычно приказывал заколоть нескольких быков из своего стада и устраивал обильное пиршество.