Павел Яковенко - Харами

Бойцы в расчете мне попались молодые, дальневосточники, они слушали меня открыв рот, и беспрекословно выполнили приказ. Толстый Курилов, пока ничуть не встревоженный потерей машины, (потом он поймет - ЧТО он потерял), дрых где-то за краном. Периодически звук его сопения прорывался даже через гул мотора.

Солнце опять исчезло, небо стало непроницаемо серым, начали попадаться обрывки тумана и, честно сказать, похолодало. Да так похолодало, что я даже вытащил измятый бушлат из-под себя и надел его на себя. Сразу стало уютнее. Вскоре мы встали, и встали конкретно.

В кузов заглянул прапорщик Асланбек и сообщил новость:

-- У нас "Урал" на мину наехал!

У меня отпала челюсть. Я представил себе разнесенные в сторону запчасти, куски тел, и спросил одними губами:

-- Сколько?

-- Чего сколько? - Асланбек выглядел несколько озадаченным.

Я произнес уже намного решительнее:

-- Сколько наших погибло? И кто?

Прапорщик как-то неопределенно сморщился и засмеялся:

-- Какие там погибло, да..! Ты что! Колесо оторвало у машины и все на этом кончилось. Все целые и здоровые, уже колесо поменяли сами. Даже ехать могут... А вот что дальше будет, не знаю.

-- Слушай, Асланбек, долго еще ехать-то, а?

-- Да нет. Почти приехали. Ну, может час еще ехать. Не больше.

"Ну вот", - подумал я, - "начинается. Сначала мины легкие, противопехотные, потом чего покруче, а потом и обстрел может начаться". Я передернул затвор, и снова поставил автомат на предохранитель.

Внимательно наблюдавшая за мной молодежь тоже лихорадочно защелкала затворами. Глядя на такое дело, я только и смог им сказать:

-- Вы только потом не забудьте, что у вас патрон в патроннике, а то перестреляете друг - друга, бойцы Красной армии, ё-моё.

Они дружно закивали головами, а водила только зевал. Он не принял участия во всеобщем оживлении, наверное, решил, что в его толстой шкуре застрянут любые пули и осколки.

Туман за пределами машины усиливался. А сырость заползла и вовнутрь.

Часть 2.

Приехали мы, как это обычно водится, совершенно неожиданно. Я-то думал, что это обычная остановка, спокойно, не дергаясь, сидел на своем ящике в полубессознательной задумчивости, а тут в кузов Асланбек просунул свою бородатую голову, и сказал голосом мальчика из знаменитого советского фильма про пионерлагерь:

-- А что это вы тут делаете, а? Приехали. Вот вам и Харами.

Мы выскочили наружу, и я обалдел. Если кто-то подумает, что я лишился дара речи от неземной красоты перевала, то глубоко ошибается. Обалдел я от того, что ничего не было видно. Стена тумана уже на расстоянии в десять пятнадцать метров отрезала мир напрочь. Я не мог определиться, где я, где все, куда двигаться? Мое воображение поразила густая, как-то особо сочная и зеленая, трава, которая была вся в капельках воды. Пять минут побродив по ней, я почувствовал, что берцы намокли. Мои юные дальневосточники с такими же неврубающимися лицами бродили вокруг "технички", стараясь далеко не отходить.

Я все же побрел на шум, и вышел на майора Раджабова - командира сводного батальона. Он вертелся на одном месте, и непрерывно отдавал какие-то указания подбегавшим людям. Но ни одного знакомого лица я среди них не разглядел. В основном это были папоротники, да еще из 1-го батальона, а там я не разбирался.

Улучшив момент, я рискнул напомнить о себе.

Майор, увидев меня, слегка озадачился.

-- Шевцов уже уехал, - сказал он скорее себе, чем мне, - но Рац крутился где-то здесь... Вот что - как только он появится, я его за тобой отправлю. Ты, кстати, где?

Я повернулся, чтобы указать на "техничку", но она исчезла в тумане с концами. Я махнул рукой в ту сторону, откуда появился, и пояснил:

-- Тут рядом, в "техничке", но только за туманом не видно.

-- А ладно, найдем. Короче, сиди и жди.

Спихнув с себя груз принятия решения, я вернулся к машине. И вовремя, толстый водила, обладатель развитого обоняния, учуял-таки запах кухни, и набрел прямо на гречневую кашу с мясом.

Когда он об этом сказал, уже уписывая ее за обе щеки, я почувствовал, что не жрал весь день, а все мои запасы остались в той, другой "шишиге", у Пятницкого.

Хорошо, что из дальневосточников пара человек была из тех, кого всегда отправляют на кухню. Не те, кто там постоянно ошивается - из приблатненых, а те, кого посылают что-то достать - "а не то...".

Одного бойца звали Толей Романцевым, а второго - Аликом Алиевым, из русских азербайджанцев. Как он вообще попал в армию, уму непостижимо.

В общем, они взяли котелки и отправились за едой.

Серьёзный и какой-то весь нездоровый Вася вынырнул из тумана с той стороны, откуда я его и не ждал.

-- Бери своих воинов, и дуйте за мной. Ты сколько ящиков с минами привез?

Мне стало несколько неловко, хотя особой вины я за собой не чувствовал, и я ответил:

-- Всего два - больше не поместилось, честное слово.

Вася понимающе покачал головой:

-- Так я и думал. Ну да ладно, на первое время хватит. Давайте, цигель - цигель, айлюлю - время, время, товарищи!

Товарищи уже волокли миномет и оба тяжелых зеленых ящика. Мы все дружно - кто легче, кто тяжелее - потопали за Рацем в туман к невидимой цели.

Летом 94-го я прочитал "Туман" Стивена Кинга. Потом перечитал избранные места. Теперь вот воочию наблюдал такую плотную, непрошибаемую стену тумана. Даже передернуло всего, когда представилось, что там, в глубине неизведанного нас ждут или бесшумные щупальца, или кислотная паутина. Я непроизвольно крепче сжал автомат.

Но ни щупалец, ни ужасных пауков не обнаружилось, а появилась "шишига". Машина из нашей батареи. На секунду меня захлестнула надежда, но тут же растаяла - это была другая машина, не Пятницкого. Мои вещи исчезли где-то вместе с туманом. Вот так, сразу же с неприятностей и началось это харамийское сидение.

Кузов был пуст, похоже, что Вася специально приехал за нами. Я присел на скамью у самого края и мрачно уставился в эту серую муть. Глазу не за что было зацепиться, и до костей пробирала сырость - так отвратительно мне уже давно не было. И главное, самое главное и печальное - исчезла так тщательно сберегаемая мною водка. Исчезла безвозвратно! В тот самый момент, когда наступил час открыть ее и хлебнуть - не для удовольствия, а исключительно ради поддержания жизненных сил - в этот миг я сижу беспомощный, злой и замерзающий. Бессильно ругаюсь матом и шлю проклятия на голову Швецова.

Дорога резко пошла вверх. Настолько резко, что я даже несколько оторопел. Под таким градусом мне ездить еще не приходилось. Так ведь еще и скользко же. Я прекрасно видел, что подъем уже прорезали первые следы шин: они перемешали траву с грязью. Именно с грязью! А это означает слабое сцепление с дорогой, и при нашей технике... Если заскользим... То все.