Николай Либан - Последние записи

Я сегодня буду говорить об одной очень фигуре в нашей жизни. О Георгии Чинове. Человек, во многом заслуживающий полного доверия. Меня всегда привлекали люди широко образованные. Георгий Чинов был действительно широко образованный человек. Он кончил Петербургскую духовную академию. Но не в этом была его образованность. Свою образованность он обнаружил уже в годы революционной жизни России, когда страна оказалась перед очень тяжелым фактом изоляции от другого мира. Он владел множеством языков, то есть был полиглот в полном смысле этого слова.

А задача у него была очень простая — установить экономические отношения со всем миром, который торговал с Россией кожей. Россия всегда считалась лучшим поставщиком кожи. В годы революции этот авторитет померк, кожу перестали вывозить, то есть продавать, и, естественно, это нанесло очень большой экономический ущерб. Вот ему-то и было предложено восстановить экономические отношения и перечислить, что Россия может предложить Западу, какие кожевенные товары. Но я никогда не знал, что Чинов был знатоком кожи. Откуда у него это кожевенное образование, я тоже не знаю. Знаю только очень хорошо, что в течение нескольких лет, по- моему шести или семи лет, он установил экономические отношения со всем миром. Шла оживленная переписка, которая, конечно, подкреплялась оживленной торговлей. Оттуда пошли деньги, а туда пошли русские кожи. Такого эффекта никто вообще не ожидал — ни в России, ни на Западе.

Чинов был человек необычайной энергии. Как толь- ко он переехал в Мертвый переулок и занял один из заброшенных домов, сейчас же была пущена центральная отопительная система, дом стал отапливаться, немедленно было все вымыто, вычищено, натерто, посажен у дверей привратник — вообще жизнь получила свое правильное течение. Он стал председателем домоуправления. Интересно, что, помимо такой экономической деятельности он считал, что в доме, где он живет, не может быть бедных. И поэтому все бедные были взяты на учет, им всем была оказана материальная помощь, как денежная, так и продовольственная. Это был феномен. И с этим феноменом нужно было считаться. И в течение пяти или шести лет с этим считались. Потом ему стали давать помощников, которых бы он научил тому, что он сам умеет. Он говорит: «Я с удовольствием бы это сделал, но не могу научить людей иностранным языкам в течение десяти дней. И не только десяти дней, но и в течение года не могу». А жизнь шла. Требования предъявлялись. Время его очень интересно распределялось: утром он уходил на службу, как и полагается, в гражданской одежде, с обычным бюрократическим портфелем, и находился там до тех пор, пока требовало этого расписание присутствия. Потом он уходил с работы и направлялся в церковь, где служил обедню. Как только кончал обедню, он опять надевал на себя гражданскую одежду…

…Голос его был особенно выразителен и ясен, когда он останавливался на тех или иных эпизодах — ночь над Иерусалимом, Гефсиманский сад. Все это живописно и убедительно показывает лектор. Мы внимательно следим за его движениями, потому что очень много повествования заключается в движениях, в мимике. В этом особенность была лектора Чинова. Он не просто лектор. Я бы сказал, это лек- тор-художник, исполняющий отрывок, который он наметил для оглашения и слияния с публикой. Чего стоит одна сцена: немеющие губы предателя Иуды и открытый взгляд Иисуса! Ведь это же не описано — это только передано, чисто внешней стороной, драматически. Но это очень красиво и очень убедительно. В этом сила его лекторского мастерства. Когда я как-то обмолвился, сказал, что он сделал из меня человека, то это была не оговорка. Я действительно понял, что можно книги читать, можно их проглатывать, а можно их переживать. И вот это переживание, это слияние автора со слушателем — одна из величайших сторон лекционного мастерства магистра Чинова.

К сожалению, я должен останавливаться и на таких моментах, как трагическая сторона его деятельности. Рядом с таким успехом ему было предложено оставить сан и получить место генерального директора коммерческой организации. От чего он категорически отказался. Тогда ему дали понять: «Собственно, у вас нет другого выхода, ведь вы же лектор, вы художник, вы без этого жить не можете». — «Да, но отказаться от своих взглядов, от свох убеждений я тоже не могу».

А что дальше? А дальше взяли, да и закрыли его церковь — вот и все. Но она не единственная, можно и в другой служить. Нет, с него взяли подписку о том, что он не будет выступать в качестве священника. И он дал такую подписку. Не он один. Много тогда их было, которые подписались.

Мир этого человека очень интересен. У него остался всего один выход. Какой? Зеленый змий. Он, голубчик- хмель, и вырастет, и прокормит, и душу отведет. И нику- да-никуда не уведет в сторону. Вот какие мысли были у него в те страшные годы. А ведь, в сущности говоря, это можно было все преодолеть. Таких, как он, было много. Вон с его товарища Могилевского взяли подписку, что он не будет выступать. А сын дал подписку, что он не допустит. О семье скажу два слова. У него был сын, очень хороший. До сих пор жив. Но какая жизнь… с платком во рту. Он был инженер, никакого отношения к этому духовному делу не имел. И целый год ходил несолоно хлебавши. Ему все говорили: «Вы же сын попа». Он говорил: «Но ведь я же инженер!» Конечно, его в конце концов приняли на работу и дали ту же самую ставку. Но этот год надо было пережить — и отцу, и сыну. У него была дочь, то есть была и оставалась, конечно. Прекрасная. Ей повезло. В каком смысле? Она вышла замуж за священника. Отец Владимир был настоящий русский поп. Я его очень хорошо знал. Мне нужно было отслужить панихиду по тете, по Александре Дмитриевне. У меня не было денег. Я ему говорю: "Отец Владимир, отслужите, у меня денег нет». Он говорит: «Ничего, без денег тоже можно». Так вот этот отец Владимир служил у Троицы, на Смоленской площади. Его основные богомольцы были извозчики, «ваньки», как их звали. И он с ними очень хорошо дружил. В каком смысле хорошо? Они его понимали, и он их понимал. Не было у них денег («Денег нет, отец Владимир»), — ничего, на том свете угольками. Отец Владимир был огромного роста, широкие плечи, спина.

Церковь закрыли. Он не пал духом, переехал в Дорогомиловскую слободу, в собор, в который никто не ходил. Как он там появился — народ повалил туда гурьбой. Через два года и ту закрыли. «Да, говорит, церквей знаете сколько в России-то. Всех не закроешь. В одном месте закрыл — в другом открыл. Вот и все».

Дочери все равно нужны деньги, чтобы жить как следует, не нищенствовать. И жили как следует, не нищенствовали. Не беда, что поповна.

Вот она картина быта этого человека. Терпение и труд все перетрут!