Георгий Гачев - Как я преподавал в Америке
- Название:Как я преподавал в Америке
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Алгоритм, Эксмо
- Год:2008
- Город:Москва
- ISBN:978-5-699-28541-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Георгий Гачев - Как я преподавал в Америке краткое содержание
В осенне-зимний семестр 1991 года (сентябрь — декабрь) я преподавал в Весленском университете в США. Я вел два курса: «Национальные образы мира» на английском языке и «Русский образ мира» для славистов по-русски. Это был мой первый приезд в Америку, и я удивлялся многому. Как мне привычно, я вел дневник своей жизни там и мыслей об Америке в сравнении с Россией и нашей ситуацией. Когда я раскрыл эти записи три года спустя, я понял, что они могут представлять общий интерес.
Г. Гачев
Как я преподавал в Америке - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Другой вариант: раздробить сумму — оставить тут часть у Су- коника: мне на книгу тысчонку, может; потом Светлана приедет в следующем году — и я, может. Значит, тысячи две у Суконика оставить. Или три? Димка вообще звонил вчера и говорит: с собой 500–800, а прочее чтоб Суконик ему в швейцарский банк перевел. Но ведь не докличешься его, коли надо будет: всегда он найдет предлог, что лучше у него держать. Да и через кого — переправлять будет? Суконики надежнее. Или три и даже четыре у него оставить? В сущности, сколько мне надо сразу туда? Чтоб год этот и другой пережить? Д^е-три. Если затеем что с квартирой — тогда дадим сигнал — переведут…
А с другой стороны — связываться? Проситься? Каких-то им людей искать? А у меня дома что делать двум тысячам, что пяти, — один хрен, одна опасность. Так что оставлю-ка 2 у Суконика — как резерв, а на тысячу куплю и провезу, на 5 тысяч — трэвел-чеков.
Да, так, пожалуй, надо поступить.
Вчера тут, у Инны, на день рождения Яновы приходили: он — политолог-историк, с моделями насчет России. Жена его, Лида, тоже говорит: с детьми в денежные счеты входить — только портить отношения. Как Димка ни хорош, но ведь не проявлял интереса к сестрам и мне эти годы, уже трудные. Мог бы и Насте на полеты в Мексику долларов подкинуть: знал, что там бедные, и мы…
Алик Суконик ликует: «Оказывается, ты — трус! Как мой папочка!» Да, фобия вступила: что таможенник мигнет через барьер своему человечку, те выследят — и придут грабить-уби- вать… Навлеку беду на себя и семью — жидким нашим «богатством».
Естественно, о Союзе и России говорили.
— Ну, теперь русские узнают, что такое быть меньшинством — на других землях-странах: судьбу еврейства испытают. Поплатятся теперь!..
Видно, с детства унижение помнится. Мне же, с женой русской и детьми, — жалко и сострадательно.
Вообще у эмигрантов из России есть такой нажим: честить ее и казнить — в оправдание эмиграции, дополнительные аргументы во успокоение совести все время подыскивать. Я бы — тоже мог. Но завяз там, пророс, как гниющее зерно в сыром амбаре: и ни посева, ни корма на будущее сухого. Так и я со своими писаниями: в свое время не посеяны и не взошли, а на будущее уже годиться не будут: протухнут от сырости жизни в них, что уже уйдет, умрет. А с другой стороны, — много слишком, и не транспортабельно для переезда, и никому не нужно в такой глупой форме — многословных дневников…
А вообще-то в Америке можно жить приезжим людям — легко: все — приезжие, одна судьба, в отличие от европейских стран, где чужак — чужаки есть, маргинал…
Как на судне-пароходе экипаж: нет никому дела, кто ты был и откуда, а важно, каков в деле текущем.
А был я — из Союза ССР, даже не из России, как Светлана. Мое эфемерное государство-цивилизация пролетело самумом над землей и Россией, наделав бед и детей-ублюдков, как я, на огонек утопии завлекши болгар и евреев в эту страну.
И скучно, и уныло впереди: приеду домой — о СУДЬБАХ РОССИИ бессмысленные и бесконечные беспокойства и толковища…
Американская логика уже в меня тоже вступает: отрезанный ломоть прошлого, оставленной земли. И все архивы — труха. И все корни и предыстория… А вон гляжу над пианино — милое лицо молодой женщины с прической 20—30-х годов. Да это мама Инны! Как и моя, такого же типа: умные, светлые, активные. И улыбка-то — не стандартная американская улыбчивая маска, а чуть застенчивая, радость надежды…
Лица религиозной веры — в построении земного рая. Светская религия. Этические лица — как и у пуритан.
И каково бы тут моим девам — с Федоровым, кто весь — в корни и в память отцов, и в земледелие любовное, не рыночно- эгоистическое!? За общину вокруг кладбища. А прет американский стиль забвения о корнях и предках, и только настоящим жить и проявляться при жизни целиком, чтоб потом не вспоминать тебя и не служить отцам и памяти.
Ощущение обломков погибшей цивилизации. И я, и Светлана, и дети наши — как античных статуй отломки: торсы, головы,
руки…
И начинается естественная в нас идеализация бывшего — строя жизни и «истеблишмента» советской цивилизации.
Вот прет язык гнусный — переводный: зачем «истеблишмент» сказал ты? Ведь можно: «склад общества», «устройство». Суконик говорит: читает советские журналы и газеты — такой язык попер из американских заимствований терминов! Такая смесь какофоническая!
Вон уже и воспевание начинается задним числом советской жизни: «У нас была великая цивилизация» — Эдика Лимонова статья где-то у нас: в «Знамени» иль где. Вот эмигранты — главные теперь издаля поучители и эксперты: как нам себя понимать и жить и делать. Уютно им. И паблисити и у себя, и у нас. А ты сиди — непроявленным. И тошно и вылезать на эту ярмарку и пытаться вровень пищать и поучать: мол, и я могу, умею, понимаю, умный!
К Баху прие-ался
25.12.91 — и с чего бы это? Целый день звучит в доме у Су- коников — в исполнении Гульда и проч. Так душу чистит и бодрит… И все же задумался я: с чего бы это так по психее он пришелся современному человеку и в Америке? — Да потому что моторика, механика секвенций, предсказуем его следующий шаг. Как хорошо работающий завод Форда, выпускающий серии продукции со стандартными деталями. Особенно СЕКВЕНЦИИ — механичны. Уж как завелась (секвенция) — так может без конца продолжаться, самонаращиваться, длительность музыки увеличивая. И так плавно и утешительно рационалистично наперед ожидается событие музыки — ну, с некоторыми вариациями…
Оценишь романтиков — с их поиском и взбрыком, непредсказуемостью следующего шага.
Спросил Суконик: как просто бы можно отличить классическую музыку — от нынешней: рок-н-ролла и шлягеров и проч.?
— Нынешняя массовая эстрадная музыка — прикладная: к танцу, к экстазу, к массовому гипнозу и призвана объединять толпу. А классическая музыка — жизнь в себе, ей надо служить, ее слушая, событию ТАМ, смиренно замереть и созерцать, наблюдать, а не участвовать. Ныне музыка — в подножие: танцу и моему движению. Там я — подножие для музыки.
Еще — длительность музыкального события. Ныне — короткие, рваные блоки, гипнотически повторяющиеся и с шумом. Там — мир и жизнь в себе, событие.
А в отличие от длительности джаза и его потока импровизации — там форма, структура, архитектоника, организующая эту длительность.
Вчера сочельник был — канун «Кристмас», Рождества. Повела Инна Суконик в храм Св. Томаса: там была литургия — и Бриттена сочинение на Рождественские песнопения. Текст раздается, все знают и поют. А заводит — хор мальчиков и орган и проповедник. Даже с юмором байку какую-то рассказал. Ведь детский же праздник: все — как дети!
Рядом со мной певица Франческа, Инны напарница по концертированию: сопрано прекрасным пела — я аж прослезился от восхищения красотой. Умилился. И все же какой-то твердый, жесткий комок в душе, во мне, не растопляемый, — «я» своего: как шарик планеты какой, с чем я связан и забыть не могу и отдаться, растопиться, радоваться простодушно!
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: