Максут Алиханов-Аварский - Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.

У колодцев, где солдаты и казаки поили коней или наполняли свои баклаги, кипела та же шумная жизнь, полная брани и смеха, но не доставало только киргизской ловкости. Ведра, манерки и котелки на длинных веревках целыми десятками сновали в колодезь и обратно, путались, обрывались, и в результате, в деле совершенно новом для солдат, конечно, выходило много шуму, но мало воды.

Вода здесь превосходная. Колодцев около двадцати, и они разбросаны на небольшой, с квадратную версту, совершенно голой равнине, занятой теперь нашими войсками. С севера и юга равнина окаймляется двумя параллельными грядами высоких холмов, [63] обрывающихся меловыми утесами ослепительной белизны, между которыми тянется караванный путь. Вот это-то дефиле, образуемое горами и усыпанное колодцами, и носит имя, напоминающее знаменитого учителя Нерона.

Отряд наш уже стянулся к Сенекам. Проведя всю ночь на 19 число в дороге, вчера утром добрела сюда злополучная вторая колонна, а сегодня в полдень прибыл наконец и арриергард со штабными верблюдами.

Последствия крушения 18 числа, к счастью, незначительны: кроме верблюдов, пало несколько лошадей и с ума сошел один артиллерист. Но люди уже отдохнули и оправились от понесенных трудов как ни в чем не бывало; они снова смотрят молодцами и теперь, когда я пишу эти строки, со всех концов лагеря несутся громкие солдатские песни.

— Ну, что, труден поход? спросил я одного солдата, который наполнил водой какую-то кишку и пригонял ее для носки через плечо.

— Он, поход бы ничего, ваше благородие, да вот без воды, не знали мы, будто маленько не ладно. Да уж не надует больше!..

И действительно, надо полагать, «не надует больше», и тяжелый урок послужит в пользу. В Киндерли уже полетали нарочные за бурдюками, а солдаты научились придавать здесь надлежащую цену каждой капле воды, и лихорадочно работают над приспособлением к ее переноске разных [64] пузырей, шкур, желудков и т. и. Все, что только может вместить и сохранить воду, все мало-мальски подходящее, бережно применяется к делу.

18 число произвело, конечно, весьма сильное впечатление на всех нас и, говоря откровенно, на некоторых даже деморализующее влияние. Нашлись господа, которые не скрывали желания возвратиться и высказывали, что дальнейшее движение поведет к неизбежной гибели. Но к чести отряда надо прибавить, что эти единичные уроды нашей семьи встретили общее неодобрение и будут возвращены в Киндерли. Остальные затем офицеры наэлектризованы попрежнему, и я готов утверждать, что они предпочтут погибнуть, чем вернуться; некоторые, и между ними подполковник С, даже объявили торжественно, что в случай возвращения отряда, они переоденутся в туркменское платье и пойдут чрез степь для присоединения к отряду полковника Маркозова во что бы то ни стало!..

Сегодня утром, к прискорбию нашему, сделалось известно, что число павших верблюдов (На первых переходах до Сенеки части отряда бросили в пути 340 верблюдов из 865 и до 6 тысяч пудов провианта разного.), не позволяет поднять надлежащее количество продовольствия на весь отряд, а артиллерийские лошади изнурены в такой степени, что не вывезут орудий; причины эти заставляют уменьшить почти вдвое и без того не сильный отряд. Две сотни кавалерии, три полевые орудия, часть пехоты, весь колесный обоз и все, без [65] чего только мыслимо дальнейшее движение к Хиве, отправляются обратно в Киндерли. Офицерам объявлено, что они пойдут на солдатской пище и чтобы бросили поэтому не только палатки, железные кровати, посуду и лишнее платье, но и все, что только может считаться прихотью для простого солдата. Это исполняется в точности, и тем более охотно, что сами офицеры прекрасно сознают необходимость этого.

Я видел офицеров тех казачьих сотен, которые предназначены к возвращению; они чуть не плачут и готовы идти пешком, лишь бы делить общую участь и не возвращаться.

Сейчас получено донесение майора Навроцкого о его удачном набеге на кочевья около Кайдакского залива. Киргизы сопротивлялись с оружием в руках, и у нас убит один и ранено несколько казаков, но отбито при этом столько верблюдов, лошадей и овец, что две сотни с трудом ведут их. По просьбе Навроцкого, на встречу к нему посылают конно-иррегулярцев.

Это известие мигом облетело лагерь и на всех лицах засияла радость: верблюды — все для нас, они дороже людей теперь!..

Другой слух не так благоприятен. Говорят, что Хивинцы засыпали колодцы, лежащие на нашем пути в средине степи, а некоторые даже отравили. Для поверки этого известия сегодня же посланы Киргизы.

Завтра выступаем далее. [66]

Под вечер 21 апреля Сенекский лагерь представлял картину обычного оживления пред выступлением. Засуетившиеся люди с неизбежным шумом приготовлялись к дороге вьючили верблюдов, прощались с земляками, и как будто снова предстояла безводная пустыня, спешили набрать побольше свежей воды, несмотря на предупреждение о близости следующих колодцев. Невольно припомнил я изречение солдата «не надует больше».

В шесть часов раздался сигнал, и отряд одною общею колонной начал постепенно вытягиваться на караванную дорогу. Части, предназначенный к возвращению в Киндерли, остались в Сенеках. Простившись с ними, начальник отряда, а с ним и [67] мы, в обычной кавалькаде тронулись вслед за войсками.

Дорога в Беш-Окты, на всем ее восемнадцати-верстном протяжении, идет между сыпучими песчаными холмами, начинающимися у самой оконечности Сенекской равнины и покрытыми сначала мелким кустарником, а затем деревьями саксаула . Последние образуют какую-то жалкую пародию хвойного леса, за которою, подобно непрерывной террасе, не перестает возвышаться с правой стороны белая лента меловых обрывов.

Я здесь первый раз видел это далеко не красивое, чтобы не сказать безобразное, дерево, и благодаря нашему эскулапу, оказавшемуся рьяным ботанофилом, могу привести вам его научное название — Соледревник или Halohulon . Тонкий, искривленный и узловатый ствол саксаула, разветвляясь на такие же неправильные отростки, напоминает цветом и корой грязную старую лозу винограда, и оканчивается несколькими иглами того же грязно-бурого цвта. Он редко достигает двухсаженной высоты при обыкновенной толщине от двух до трех вершков у основания, но замечательна его плотность: он тонет в воде, едва поддается топору, горит так медленно, что небольшое полено сохраняет огонь целые сутки и дает чрезвычайно мало золы.