Максут Алиханов-Аварский - Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис.

Видя бесполезность дальнейшей погони, генерал Веревкин приказал ударить отбой и прекратил преследование. Казаки и конно-иррегулярцы, в бессильной злобе на неприятеля, с которым так жаждали сразиться в этот день, остановились в виду ходжалинских садов и слезли со своих измученных коней; к ним стянулись остальные части, отряда и последовал общий привал…

Через два часа отряды двинулись в прежнем боевом порядке Оренбуржцам снова выпала дорога, ведущая прямо к северным воротам ходжалинской ограды; они беспрепятственно двинулись вперед, и вскоре мы видели только пыль от них, извивавшуюся среди яркой зелени ходжалинских садов и посевов. Кавказцы взяли, попрежнему, на полверсты вправо и очутились сразу пред целым лабиринтом препятствий: сады, огороды и всевозможные посевы, [182] испещренные густою сетью каналов, арыков, глиняных стенок, земляных насыпей и живой, колючей изгороди, сплошь покрывали все пространство, лежавшее пред нами. В этой обстановка пехота наша едва подвигалась вперед, и поэтому бывшая во главе кавалерия отделилась от колонны и скрылась за густою рощей, правее нашего общего направления…

На одной поляне я получил приказание догнать кавалерию и остановить ее до присоединения пехоты. Тут я расскажу мои собственные приключения при исполнении этого приказания для того, чтобы дать вам некоторое понятие о ближайших окрестностях Ходжали, о хивинской агрикультуре и, между прочим, о тех преградах, которые лежали на пути Кавказского отряда…

Местность, конечно, была совершенно незнакомая, дороги не было; карта не могла служить пособием, ибо на ней Ходжали обозначены обыкновенным, небольшим кружком, безо всяких топографических подробностей, и, как я уже говорил, кавалерия скрылась из виду. При таких условиях мне ничего более не оставалось как взять прямое направление к упомянутой роще и скакать…

Через несколько секунд я наткнулся на арык, аршина в два ширины: шпоры — и я за арыком, на прекрасной поляне люцерны, усеянной фиолетово-голубыми цветами. Перескочив снова через невысокий глиняный парапет, окаймлявший поляну с противоположной стороны, я вышел на широкую, поперечную [183] дорогу, покрытую слоем тончайшей пыли, до которой достаточно было прикоснуться ногой, чтобы поднять вокруг себя целое облако; рядом тянулся и канал мутной, почти стоячей воды, с крутыми насыпями по обоим берегам и шириной около пяти-шести сажен…

Я остановился в недоумении пред этим препятствием: моста не было, а белые рубашки наших стрелков мелькали между деревьями по ту сторону канала, — как они переправились?..Наугад, я поскакал по дороге вправо, и вскоре увидел что-то черневшее поперек канала, — то был мостик, вероятно, на низких сваях, но их нельзя было видеть, так как настилка из мелкого хвороста лежала над самою водой и потонула еще более под тяжестью моей лошади.

Обширное и обсаженное кругом деревьями рисовое поле, с едва выглядывающими из воды ростками, лежало за мостиком как сплошное болото. Направо нельзя было ехать: два ряда молодых тополей, возвышавшихся там над двумя параллельными насыпями, показывали близкое соседство еще нового арыка; ехать налево по берегу канала — значило удаляться от цели. Я решился персечь рисовое поле, но только что лошадь опустила в воду передния ноги — он завязли в грязи по колено и бедное животное едва выкарабкалось обратно. Делать было нечего и я понесся налево, по берегу большого канала. Миновав рисовое поле и перерезав нсколько посевов джугуры и пшеницы, я снова увидел [184] пред собой белые рубашки солдат и сверкавшие между деревьями штыки, — то была цепь, остановившаяся пред арыком. По гребню насыпи пробегал подполковник Гродеков и, повидимому, отыскивал место, позволяющее перепрыгнуть на ту сторону…

— Что, братцы, стали? спросил я, придержав коня пред одною группой солдат.

— Да вот, ваше благородие, арык проклятый растянуля поперек… ничего с ним не поделаешь. Их мы с десяток перешли сегодня, да те все будто посходнее были…

Насыпные края арыка возвышались на целую сажень, но на взгляд они отстояли так близко друг от друга, что, казалось, можно и перепрыгнуть на тот берег.

— Как «ничего не поделаешь»?..

Говоря это, я уже соскочил с лошади и подбежал к арыку. Ширина его, как я увидел теперь, могла быть несколько более одной сажени, но размышляиь было некогда, и я сделал прыжок… Едва ноги мои ударились о противоположную насыпь, она с шумом обвалилась; я полетел в арык и мгновенно окунулся в его мутной, расплескавшейся воде… Вынырнуть из воды, ухватиться за корни чинара, висевшие над моею головой, и выбраться из арыка при помощи солдатских ружей, было делом одной минуты, но, воображаю, как я был хорош в это время в своем белом кителе!.. Тогда, конечно, я об этом не думал, — мне только [185] мерещилась ускользающая кавалерия, я снова вскочил на лошадь и полетел искать счастия в новом месте.

Не прошло и трех минут, как два канала, встречающиеся под прямым углом, загородили мне дорогу: один имел около шести сажен ширины; другой вытекал из первого, был гораздо уже и лежал на моем пути. Что мне делать?.. Вернуться назад к мостику пред рисовым полем значило потерять слишком много времени… «Авось не глубок», подумал я, и, вскочив на береговую насыпь, подобрал лошадь и начал понукать ее шпорами; она только вздрагивала от боли, но наконец медленно, как бы ощупью, спустилась с крутой насыпи. Передния копыта погрузились в арык. Лошадь вытянула шею и обнюхивала почти стоячую воду. Но вот, она увидала там свое отражение, — фыркнула и шарахнулась было назад, но копыта быстро скользнули вниз по мокрой глине. Еще мгновение — и мы оба, как обвалившаяся глыба скалы, рухнули и погрузились в воду…

К счастью, я не попал под лошадь и быстро вынырнул. Широкие водяные круги, разбегаясь по поверхности взбаломученного арыка, один за другим плескались о противоположный берег и туда же, кряхтя и как бы судорожно потряхивая красивою головой, плыл мой конь с распущенным по воде хвостом. Я вцепился за этот хвост и, после долгой возни, мы оба наконец выбрались на сушу…

Конь мой казался пегим от массы прилипшей к нему желтой глины; он дрожал, вода с него [186] струилась. Я должно быть тоже походил на какую-нибудь глыбу земли под проливным дождем, еле дышал от усталости и в душе энергически проклинал и Хивинцев, и в особенности их ирригационную систему безо всяких средств для переправы. Выжав наскоро прилипшую к голове фуражку, я взобрался на мокрое седло и снова погнал свою измученную лошадь…

Перескакивая через мелкие оросительные канавы, я несся теперь как бы по цветным коврам богатой растительности, удивляясь все более и более разнообразию и тщательной обработке ходжалинских полей. Чего только тут не было!.. Направо и налево, то и дело мелькали то нивы высокой, уже пожелтевшей пшеницы, то поля проса и чечевицы, и наконец под самым городом — цветущия группы фруктовых деревьев, плантации хлопчатника, табаку и правильные зеленющия грядки со всевозможными овощами. На всем пространстве пред глазами не было ни одной пяди необработанной земли!..