Георгий Ушаков - По нехоженой земле

Заря постепенно угасала. Прозрачный, как кристалл, свет луны сгонял со льдов черно-фиолетовую тень. Темное поле исчезло. Погода по-прежнему стояла прекрасная. В таких случаях обычно говорят: «погода благоприятствовала». Это протокольное выражение мало что говорит. На этот раз она просто баловала нас. Это не шутка: 40-градусный мороз в тихую погоду действительно всего лишь баловство по сравнению с 20-градусным при сильном ветре.

Мы даже забавлялись морозом. Вынешь из рукавицы руку — мороз обожжет ее, точно кипятком. Возмешься за что-либо — мороз, как электрический ток, пронизает до костей. Утянешь закоченевшие пальцы за пазуху, отогреешь и опять пробуешь «щупать» леденящий воздух.

Сани были легкими. Собаки отмеривали километр за километром. Впереди шел Журавлев, я пустил свою упряжку по следу, а сам лег на сани и засмотрелся на небо. С востока на запад перекинулся фантастический частокол полярного сияния. Разноцветные лучи вспыхивали, гасли или молнией уносились куда-то в бесконечность. Иногда они замирали на месте, развертывались в ленты, образовывали гигантские световые занавесы, потом вновь рассыпались и замирали, чтобы через минуту вспыхнуть еще ярче. Мне вспомнилось, что старики эскимосы говорят, будто это танцуют души усопших. И сейчас мне показалось, что полярное сияние красивее самой мечты о бессмертии.

Как ни красиво полыхало сияние, все же на этот раз владычицей неба была луна. Она точно решила залить землю своим светом. Необычайно яркая, она выглядела такой близкой, что казалось, можно дотянуться до нее рукой. Беспрерывным, сплошным потоком лились ее лучи и как тончайшие серебряные струны соединялись с блестевшими ледяными полями.

На отдых мы остановились только в 34 километрах от мыса Серпа и Молота. Мороз забирался в спальные мешки и несколько раз будил нас. К утру он превратил в замерзшие комки отсыревшие рукавицы и капюшоны. Прежде чем надеть их, надо было оттаять их около примуса и размять. Для нас это было уже обычным занятием, маленькой бытовой деталью в санном путешествии. День был таким же ясным. Мороз удерживался. Шли опять против зари. Снова теряли и разыскивали друг друга. Это заметно удлинило путь. На 46-м километре от ночлега прибыли на базу, проделав, таким образом, 156 километров за сорок восемь часов.

Запасы нашего склада на Северной Земле увеличились еще на триста пятьдесят килограммов пеммикана. А память запечатлела три чудесных перехода, еще более приблизивших нас к выполнению задач экспедиции.

Февраль был на удивление теплым. Его среднемесячная температура оказалась значительно выше январской. Почти весь месяц преобладала пасмурная погода. Сплошная облачность тушила нарастающие полуденные сумерки, и в феврале мы меньше видели света, чем в январе. Темнота и несколько сильных метелей весь месяц продержали нас на базе. Только с появлением солнца, которое из-за пасмурной погоды мы увидели вместо 20-го 24 февраля, вновь установилась ясная и холодная погода. Очередной бросок на Северную Землю мы с Журавлевым сделали 24—26 февраля при морозе, достигшем 45°. А 2—4 марта мы завезли на мыс Серпа и Молота пятую партию продуктов.

С последней поездкой на нашем североземельском складе мы сосредоточили около тысячи семисот килограммов продовольственных запасов и топлива. Здесь было полторы тонны собачьего пеммикана, шестьдесят литров керосина, мясные консервы, галеты, пеммикны для людей и винтовочные патроны. Это был солидный запас, почти обеспечивающий план маршрутных работ, намеченных на весну 1931 года.

Теперь надо было перебросить часть продовольствия километров на 100—150 к северу от мыса Серпа и Молота и оборудовать дополнительное депо на будущем северном маршруте экспедиции. После этого мы предполагали заложить депо для работ в центральной части Земли. Чтобы завезти туда продукты, необходимо было найти путь через Северную Землю на широте, близкой к широте главной базы экспедиции, и выйти на восточный берег Земли.

В половине апреля незаходящее солнце должно было подняться достаточно высоко, что обеспечивало необходимую точность астрономических наблюдений; морозы к тому времени уменьшатся и не будут затруднять полевых работ.

Таким образом, для окончания оборудования продовольственных депо оставалось еще пять недель. Но из них не меньше недели надо было сбросить на отдых собак.

За остающееся время предстояло закончить все подготовительные работы.

Четырех недель как будто было вполне достаточно для этого. Однако необходимо было помнить о метелях, туманах и возможных трудностях неизвестного пути как к северу, так и к востоку при пересечении Земли. Непогода могла задержать нас и сильно сократить количество рабочих дней. Поэтому, не считаясь с трудностями, надо было спешить с окончанием подготовительных работ, от которых зависел успех съемки и исследования Земли.

7 марта мы с Журавлевым вышли в новый поход с целью пройти к северу от мыса Серпа и Молота. Отправляясь с базы, мы погрузили в сани сто двадцать пять трехкилограммовых банок пеммикана, один ящик мясных консервов и бидон керосина. Включая снаряжение, расходное продовольствие и топливо на пятнадцать суток, на каждые сани приходилось по двести пятьдесят килограммов. На североземельском складе мы должны были довести загрузку саней до трехсот тридцати — трехсот пятидесяти килограммов. Но на этот раз не груз беспокоил меня и не метели, не мороз, не трудности пути. Наоборот, хотелось, чтобы трудностей встретилось побольше. У меня лежал тяжелый груз на душе. Его нельзя было ни взвесить, ни измерить. И предстоящие трудности могли только помочь развеять этот груз в ледяных пространствах.

Наши поездки с охотником, всегда напряженные из-за темноты полярной ночи, сильных морозов и метелей, из-за опасности потерять друг друга в темноте или погубить собак, действовали на нас возбуждающе, вызывали спортивное чувство. Ледяное раздолье веселило нас, опасность обостряла вкус приключений, а борьба пьянила своим азартом.

Мой товарищ, выросший и закалившийся в такой обстановке, привык противопоставлять силам природы свои собственные силы, упорство и дерзость. На промысле, а еще больше в наших поездках он буквально преображался, становился еще более сильным и выносливым. Для него это была настоящая работа, в которой проявлялись лучшие черты его характера. Журавлева как бы покидала присущая ему внешняя грубоватость, иногда делавшая его тяжеловатым в общежитии. В дороге он был весь устремлен вперед и напряжен, точно стальная пружина. Это почему-то пробуждало в нем чувства, не проявлявшиеся в нормальной обстановке. На базе он, как правило, был совершенно равнодушен к мощным проявлениям полярной природы. Другое дело в пути. Здесь надо было бороться с разгулом стихии. Здесь она была настоящим врагом — мощным, жестоким и упорным. И эту силу Журавлев чувствовал в походах, оценивал и нередко восхищался ею. Иногда, прислушиваясь к вою ветра, он кричал мне: