Георгий Ушаков - По нехоженой земле

На астрономическом пункте надо было поставить какой-нибудь прочный знак, чтобы в будущем найти точное место наших наблюдений. Обычно мы выкладывали каменный гурий, но здесь не было ни камня, ни другого материала, кроме льда. Сами мы тоже никакими строительными материалами не располагали. Поэтому в точке, где стоял теодолит, пришлось поставить всего лишь тонкую бамбуковую вешку. Под ней вкопали в лед бидон из-под керосина, к ручке его привязали бутылку с запиской о нашей экспедиции, пройденном пути, открытии северной оконечности Земли, со сведениями о наших дальнейших намерениях и запасах продовольствия.

19 мая мы покинули северную оконечность Земли. Она осталась такой же, какой мы ее увидели впервые — белой, строгой и суровой. Долгие века этот кусочек земли ждал человека, пока его не достигли советские люди.

Поворотный пункт нашего похода остался позади. Мы повернулись затылком к северу и двинулись назад, но не по проторенной дороге, а вновь по целине. Наши собаки бежали на юго-запад, вдоль отлогого склона ледника. Начались западные берега Земли, не виданные даже нами, а ведь мы уже вправе были считать себя аборигенами здешних мест.

На десятом километре увидели «хуторок» Журавлева. Маленькая палатка темной точкой маячила на ледяном поле и казалась безжизненной, точно заброшенная в песчаной пустыне юрта кочевника. При нашем приближении собаки подняли гвалт и из палатки показался сам «хуторянин».

Охотник был не в духе. Угадать причину его настроения не представляло труда. Около палатки не было видно свежих медвежьих шкур, а пустые консервные банки свидетельствовали о том, что он по-прежнему кормил своих собак пеммиканом, а не медвежатиной. Журавлев много, но безуспешно рыскал по окружающим льдам. Кроме старых медвежьих следов да иногда пролетавших чаек, он за все время не видел здесь других признаков жизни.

— Это не край земли, а край света,— наискосок через улицу от самого черта! — ворчал охотник.— Сюда даже звери не заходят!

Раздраженный отсутствием зверя, он явно преувеличивал. Многочисленные старые следы медведей опровергали его выводы.

Но сейчас, если не считать птиц, живности здесь действительно было мало. При наличии вскрытых льдов и больших пространств воды можно было бы рассчитывать на гораздо большее. За одиннадцать суток со дня ухода с мыса Ворошилова мы лишь два раза пересекли свежий медвежий след, убили одного и подарили жизнь пяти зверям, бродившим недалеко от наших стоянок, севернее мыса Розы Люксембург. Кроме того, дважды видели след песца и ни разу не замечали следов лемминга, а за четыре последних дня наблюдений за открытым морем увидели только одну нерпу.

Отсутствие лемминга было понятно: сплошные ледники и разделявшая их узкая, лишенная растительности полоса песков и илистых отложений не могли быть благоприятными для жизни этого зверька. А с леммингом неразрывно связано и существование песца. Если в середине зимы песцы бродят в поисках пищи и по морским льдам, то теперь, после спаривания, они выбирают места, богатые леммингами и птицами. В этом мы убедились в районе фиорда Матусевича и на южном берегу пролива Красной Армии.

Труднее было понять почти полное отсутствие тюленей. Мы знали, что в районе островов Седова тюлени хотя и немногочисленны, но все же водятся на протяжении всей зимы, и еще в марте били их на открытой воде у острова Голомянного. Расстояние, отделявшее нас от тех мест, было не таким большим, чтобы играть какую-нибудь роль. Единственно, чем можно было объяснить исчезновение нерп, это откочевкой их к северу вместе с кромкой плавучих льдов. Предыдущей осенью мы не раз были свидетелями отхода тюленей от берега при появлении на горизонте ледяных полей, а возвращался зверь вместе с приближением льдов к островам. Кромка льдов летом изобилует жизнью. Но сейчас тюлени вряд ли могли рассчитывать там на обильный корм, так как до периода цветения планктона было далеко. По-видимому, только выработанный тысячелетиями условный рефлекс и инстинкт гнали сейчас животных к кромке плавучих льдов.

Малочисленность медведей объяснялась легче. Они обычно ищут добычу среди плавучих льдов и вместе с ними были унесены к северу в бурю 10 мая.

Все эти рассуждения, казавшиеся вполне логичными и достаточно обоснованными, я изложил Журавлеву. Но никакая логика не могла убедить охотника.

Солнце, словно выполнив свои обязанности, уже скрылось за сплошными облаками. Стояла сырая, теплая погода. Сани скользили легко. Отдохнувшие собаки уносили нас все дальше.

Край ледникового щита отвернул на восток, в глубь Земли. Его сменил опять низкий и голый берег, ничем не отличающийся от берега восточной стороны Земли. Так же как и там, перед нами тянулись отмели с многочисленными, напоминавшими муравейники буграми, слабо поднимающимися над уровнем моря. Иногда отмели заканчивались почти у самого берега, уступая место грядам многолетних торошенных льдов, а порой они расширялись до семи-восьми километров и в этих случаях сменялись молодыми льдами со всеми признаками зимнего торошения. На берегу, среди песков, мы нашли обломки окремнившегося дерева. Происхождение этих находок пока оставалось для нас загадкой.

По мере удаления от старого лагеря мы уходили и от открытого моря. К полуночи резко очерченный край темного «водяного» неба уже прерывался на северо-северо-востоке. К западу море сплошь покрывали сильно торошенные льды, неподвижные в пределах видимости. Еще реже здесь попадались старые медвежьи следы.

Мы в это время были уже в 36 километрах от северной оконечности Земли. Это неплохой переход. Пора было раскинуть новый лагерь.

Устройство на ночлег заняло немного времени. Накормив собак и поужинав, забрались в спальные мешки и тут же заснули. Но через четыре часа были разбужены воем ветра. Палатку лихорадило. Ее наветренная юго-западная сторона надувалась, точно парус, а противоположная оглушительно хлопала. За парусиной крупными хлопьями хлестал густой снег. Он успел засыпать большую часть собак. Метель бушевала в полную силу. Так развлекался здесь веселый месяц май.

Пришлось покинуть спальные мешки и закрепить палатку. После этого ничего не оставалось делать, как вновь поглубже запрятаться в спальные мешки. Но уже не спалось. Метель означала лишнюю задержку. Уходило драгоценное время, убывали продукты. Рассчитывать на успешную охоту здесь не приходилось. Невольно думалось о запасах собачьего корма — хватит ли его на предстоящий путь.

Только к полудню 20 мая снегопад сменился густым, сырым туманом, больше походившим на мелкий моросящий дождь. Температура воздуха поднялась очень значительно. Барометр упал. Но ветер все же начал стихать. Наконец, к 14 часам видимость улучшилась настолько, что мы смогли покинуть стоянку. К полуночи успели положить на карту новых 25 километров берега.