Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945

Пехотные роты заполонили левую и правую обочины дороги, пробиваясь вперед через зеленые побеги пшеницы. С зенитными пушками и противотанковым орудием на буксире, грохотавшими по дороге, мы лихорадочно пробивались на север. Серьезность нашего положения, усугубленная нашими ограниченными боеприпасами, была очевидна каждому члену нашей группы. Я крикнул через плечо солдатам, торопившимся вслед за мной:

— Кто хочет сдаться, может оставаться здесь. Остальные будут прорываться!

Не было необходимости оглядываться назад, чтобы убедиться, что никто, пока мы торопливо продвигались вперед, не остался позади.

В середине дня мы подошли к селению, расположенному на небольшом холме, господствовавшем над округой. Исключив возможность того, что деревня занята врагом, я молил Бога, чтобы это место оказалось лишь в нескольких километрах от Дюны, где должны располагаться наши войска.

Поселение оборонялось двумя устаревшими, но все еще грозными танками «Т-26», которые, испуская клубы черного дыма, выбирали позицию, чтобы встретить нас огнем из вращающихся башен при нашем приближении. Проявив огромное умение и храбрость, фельдфебель Бинов сумел подобраться поближе и уничтожить один из них кумулятивным снарядом. Одна из наших зениток получила прямое попадание в двигатель, и я пригнулся возле дымящегося шасси, пока стрелок продолжал молотить врага непрерывным огнем, алый ручеек крови вытекал из рукава его кителя. Второй русский танк застыл на месте, и, пока его экипаж пытался покинуть машину, танкисты падали на землю под ливнем огня наших стрелков. Мы поднялись со своих позиций и ринулись в деревню, у нас из горла вырывались крики, пока мы вели огонь и забрасывали гранатами дома.

Пулеметчик, которому едва исполнилось двадцать, получил ранение в плечо. Выждав момент, чтобы схватить «MG-42», я заорал ему, чтобы он пробивался к противотанковой пушке, где его смогут взять на борт самоходного орудия. Стреляя с бедра, я помчался впереди остальных, и мы прорвались на противоположную сторону деревни.

Мы рвались вперед, оставляя позади себя горящие жилища, и вскоре добрались до следующего поселка. Там не было видно советских солдат, но жители уже целиком подготовились праздновать свое освобождение Красной армией. И мы вдруг оказались среди них еще до того, как они успели опознать нас в нашей истрепанной форме и украшенных маскировкой шлемах. Они повысовывались из коридоров и окон своих жилищ, выкрикивая приветствия и размахивая кусками белой и красной ткани. Женщины готовились встретить своих освободителей с кувшинами со сладкими сливками, а дети стояли рядом с деревянными ложками. Ужаснувшись, они вдруг поняли, что вооруженные до зубов пришельцы — вовсе не бойцы Красной армии, а враги. Истощенные, голодные, в изорванной форме, перепачканной грязью и пропитанной потом, мы быстро проглотили еду и питье, предназначенные для наших противников, не обращая внимания на перепуганных жителей.

Пока солнце спускалось к горизонту, мы двигались к своей цели. Внезапно с нашего правого фланга прозвучала пулеметная очередь, просвистевшая над головой, не принеся вреда, а на удалении вдоль края дороги мы разглядели наши характерные шлемы расчета тяжелого пулемета, пригнувшегося за своим оружием. С колотящимися от возбуждения сердцами мы осторожно подобрались ближе, крича им по-немецки. Когда мы подошли к ним, они смотрели на нас широко раскрытыми от удивления глазами.

Пытаясь пробиться назад к своим, солдаты пехотных рот реквизировали или захватили подводы, на которые сейчас мы погрузили пулеметы и раненых. Некоторые из бойцов передвигались босиком, повесив изношенные сапоги на спины лошадей. Униформа у всех была в клочьях, белые бинты, запачканные в красное и бурое, выделялись как яркое свидетельство боев, в которых мы побывали.

Измотанная группа добралась до места расположения полковника, у которого был приказ защищать Миорию. Он стоял в опрятной, без единого пятнышка форме в окружении офицеров своего штаба рядом со столом у перекрестка проселочных дорог. В глубине была поставлена палатка. На ногах, дрожащих от усталости, я доложил о возвращении своей части. На столе была разложена большая карта, и я попробовал показать ему наш путь отхода. Три дня и три ночи мы были в постоянном движении, не имея ни минуты для отдыха, и мои веки отяжелели, пока я объяснял ему ситуацию по карте. Вдруг совершенно неожиданно полковник заорал на меня так, как я не слышал со времен офицерской школы.

Я мгновенно очнулся. Пока он поносил меня за мой внешний вид и осанку, я еле сдерживал себя от желания швырнуть стол вместе с картой в него и окружающих офицеров, некоторые из которых зловеще посматривали на меня, а других, похоже, смутила эта вспышка эмоций. Полковник закончил свою тираду просьбой, что если для рапорта о нашем пути отхода нужна его карта, то чтобы я убрал с нее свой грязный палец. Я резко оборвал свой доклад и, не произнеся ни слова, как можно быстрее покинул их любезную компанию. Я вернулся к колонне оборванных гренадер, стоявших у пыльной дороги, и мы двинулись дальше. Несмотря на огромное чувство облегчения от того, что мы вернулись к своим, нас переполняла тоска по своему старому полку, нам так хотелось вновь оказаться в своей семье. Мы занимались поисками дороги в свою часть, когда заметили артиллерийский лафет с круглой боевой эмблемой нашей дивизии, и мы поняли, в каком направлении надо шагать.

На следующее утро, 6 июля, мы заступили на охрану передовых рубежей в районе Друйя, и в течение последовавших нескольких дней меняли позиции для прикрытия линии длиной 10 километров к югу от Друйя — Антоновка — Сосновка — Малиновка. 12 июля мы залегли возле Красногорки на озере Снуди перед тем, как вновь броситься в атаку на юг, чтобы нанести удар по открытому русскому флангу. Это наступление с 13 по 19 июля мы нацелили на озеро Штрусто и Дунделе возле Плюсы.

12 июля полк располагался в 50 километрах к юго-западу от Дюнабурга перед возвышенностью, которая предоставляла нашему противнику отличные возможности для обстрела наших войск. Я находился вместе со 2-й ротой в овраге, который простреливался с близлежащих позиций советских войск. В дневное время стоило нам только высунуться из глиняных нор, в которые мы зарылись, как тут же навлекали на себя минометный и стрелковый огонь. Мы не раз обращались с просьбой о поддержке артиллерии и штурмовых орудий, поскольку без этого подкрепления было почти невозможно заставить замолчать пушки, которые терроризировали нас. Мы отлично осознавали, что даже попытка проделать подобное приведет к катастрофе.

К нам на помощь пришел полковник Зепп Дрексель со своим 436-м полком. Ему было дано задание закрыть брешь между нашей дивизией и нашим южным соседом к юго-западу от Плюсы. К моему скорому облегчению, дядюшка Зепп взял на себя командование обоими полками, и, имея два штурмовых орудия, опытный командир врезался глубоко во вражеский фланг. После этого удара мы смогли пойти на штурм высот с наших нижележащих позиций, захватить советские окопы и пробиться далеко на юг в направлении озера Штрусто.