Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945

Твердая проезжая дорога вела через участок нашей дивизии от Пампали на Штедини, а потом раздваивалась. Одна дорога вела на северо-восток на Фрауенбург, а другая — на Либаву. И вот на этой развилке русские попытались прорваться, чтобы расколоть Курляндскую армию и взять Либаву.

21 декабря 1944 г. ровно в 6.00 на наш участок фронта обрушилась огненная буря. Горизонт ожил, светясь вспышками выстрелов бесконечного числа тяжелых орудий. Было подтверждено, что только в секторе 438-го гренадерского полка более восьмисот стволов — состоявших из смертоносной комбинации тяжелых орудий, реактивных установок и минометов — выпустили множество залпов по нашим позициям.

На окопы обрушился ливнем огненный шторм невероятной силы. Пулеметные гнезда, окопы, блиндажи и укрепленные огневые позиции на передовой рушились в облаках пыли и дыма. Земля дрожала, грохотала, дыбилась и рушилась. Обрушивались блиндажи, сравнивались с землей окопы. Три долгих часа невидимая сила с бешенством набрасывалась на землю, выискивая наше последнее убежище во мраке битвы. Сперва мощный огонь был нацелен на наши передовые позиции; потом он сместился на высоты Штедини, после чего переместился вперед на лесистый район в нашем тылу и обрушился на полковой штаб. Верхушки деревьев разлетались в щепки, целые деревья взлетали в воздух, снаряды били по железобетонным блиндажам и полностью покрыли своими разрывами все вокруг нас. Минуты казались вечностью.

Появились первые раненые, спотыкающиеся, бесцельно снующие, часто без касок, в залитой кровью форме. Тех, кто не мог двигаться самостоятельно, солдаты, напрягаясь под тяжестью, доставляли завернутыми в плащ-палатки. Раненые стонали в агонии и в ожидании врача дико колотились о землю. Лихорадочно трудился Польди со своими помощниками. Я попытался помочь им, накладывая герметичный бинт на грудную рану. Некоторые из раненых, способных связно говорить, рассказали, что иван прорвался в соседнем слева секторе фронта и были замечены сосредоточения танков.

Вдруг артобстрел наших позиций прекратился. Вдали, слева и справа от нас, продолжали падать снаряды и ракеты с неописуемой яростью. Я взглянул через самодельный операционный стол на Польди и почувствовал, что затрепетали нервы в моей шее от ожидания. Он бросил на меня взгляд, оторвавшись от дела, понимающе кивнул, а потом молча стал вновь зашивать раны своего пациента. Молчание на нашем участке фронта было зловещим признаком, с которым я сталкивался в прежних боях. Советская артиллерия перестала нас обстреливать и перенесла свой огонь на наши фланги. Мы занимали коридор, через который вражеская бронетехника попытается пробиться в наш тыл.

Я уронил рулон бинтов и бросился к двери медицинского блиндажа, захватив по пути карабин. У входа я услышал звуки грохочущих моторов и скрежет гусениц, сопровождаемые оглушительными разрывами. Над лесом проносились красные штурмовики, сбрасывая бомбы и обстреливая нас из пулеметов и установленных в крыльях пушек. Рев моторов становился все громче, и сквозь накатывающийся грохот взрывов я безошибочно узнал грохотанье советских «Т-34». Из руин штаба я заметил нескольких солдат, в панике бегущих мимо нас с карабинами в руках. Несясь напрямую к блиндажу, они рухнули на землю, задыхаясь от бега, визжа: «Танки! Танки!»

Я выбежал наружу и тут же споткнулся о расколотые ветки больших деревьев, оторванных от обнаженных, вертикально торчащих пеньков. Повсюду рвались снаряды, а рядом с блиндажом связистов я наткнулся на своего старого друга лейтенанта Реша, сына пастора из Саарбрюккена. Взрывом танкового снаряда ему разорвало брюшную полость, и, когда он опустился на колени, я подхватил его и медленно положил на землю. Глядя в его умирающие глаза, я почувствовал, как меня переполнило бешенство, такое бешенство, какое мне редко приходилось испытывать в прежних боях и при виде других смертей, — всепоглощающая ярость, которая лишь изредка делает различие между врагом и другом, непомерное чувство гнева, не знающего пределов, которое превосходит границы простых эмоций смелости или страха. Смелость и страх — эмоции нормального человека и не имеют места в самоубийственном кошмаре, в который нас ввергли. Тебя охватывает простая, примитивная страсть мщения.

«Мстить… мстить, — молотом стучало в моем мозгу. — Уничтожить нападающих, убить их, тех, кто уничтожил близких тебе людей. Коль так много людей погибло, почему я должен выжить? Лучше умереть сейчас, убивая врага, чем дожидаться неизбежного».

Я с трудом поднялся на ноги и слепо ринулся вперед. Я смутно осознавал, что рядом со мной бегут еще два бойца. Когда мы добрались до штаба 14-й роты, я заметил несколько человек из противотанковой части, яростно готовивших свои фаустпатроны к ближнему бою. Несколько фаустпатронов стояли прислоненными к стене, возле двери в блиндаж.

— Давайте! — во весь голос закричал я. — Идем! Идем! Они приближаются!

Я схватил одну из длинных серо-зеленых труб, заряженных тупыми, напоминающими луковицу снарядами, и сквозь деревья преодолел расстояние примерно в 50 шагов до окраины леса, ориентируясь на шум тяжелых бронированных машин. Воздух вокруг меня наполнился пронзительным свистом пуль, а снаряды продолжали взрываться в верхушках деревьев, посылая на землю раскаленные добела осколки, которые со свистом устремлялись к земле и тяжело бухались в нее.

Вдруг примерно в 20 метрах от себя я заметил сквозь подлесок длинный ствол «Т-34», медленно, но безостановочно двигавшегося вперед. Отлично зная, что обычно танк сопровождает, как минимум, взвод пехоты, я отступил назад, сделав длинную дугу через лес, и стал подбираться к этому массивному силуэту, укрываясь за деревьями. Выскочив на опушку возле огромного танка, я опустился на колени между грудами снесенных ветвей, сердце было готово выскочить из груди, и отсюда, с 30 шагов, можно было хорошо разглядеть этого стального колосса, на котором рядом с красной звездой было нарисовано несколько крупных цифр.

Я быстро снял предохранитель с фаустпатрона и прильнул к прицелу. Я сдерживал дыхание, безуспешно стараясь успокоить колотившееся сердце, кровь, казалось, пульсировала от напряжения в самом горле.

Поместив мушку прямо в середину нарисованной на башне огромной красной звезды с белой каймой, последним усилием воли заставил себя сохранять спокойствие и удерживать прицел прямо на цели. Медленно, но твердо нажал на спуск. С шумным взрывом позади меня в направлении леса вырвался огненный язык. Снаряд, четко видимый невооруженным глазом, с ревом полетел вперед и ударил прямо в башню. Безошибочно сработал заряд, разметав внутри вооруженной до зубов машины пламя и раскаленную добела шрапнель.