Брайан Бойд - Владимир Набоков: русские годы

В этом романе Набоков стремится дистанцироваться от своих персонажей, необходимость чего он ощущал после уютной непосредственности «Машеньки». Здесь он впервые пытается определить, что есть человек, показывая, как люди превращают себя в недочеловеков (тема механических фигур), и намекая на нечто сверхчеловеческое в них (творческая узурпация божественного в попытке эти фигуры оживить). Однако механические фигуры еще не предлагают того убедительного решения, которое он найдет в следующем романе. Намного удачнее оказались его поиски новых способов формального контроля над ресурсами прозы. Он то и дело вмешивается в плавный ход событий, словно бы для того, чтобы перевернуть мир вверх дном или взглянуть на него откуда-то извне. Странно отходит вдаль картина в окне набирающего скорость поезда; проснувшись, герой не знает, на какой уровень реальности он попал; душевнобольной квартирный хозяин, стоя на четвереньках, смотрит промеж ног на себя в зеркало и считает Франца не более чем игрой собственного воображения; внезапно в поле зрения попадает безликая толпа, и безликий человек в толпе, наблюдающий первых летних ласточек, оказывается Драйером; перемещение происходит прежде, чем мы понимаем, что все ориентиры сместились, — все это свидетельства попыток Набокова нащупать ручки дверей, которые он скоро отворит и за которыми откроются новые типы художественной реальности.

Набоков закончил роман «Король, дама, валет» в июне 1928 года. В июле 1928 года по романному календарю они с Верой мельком появляются на драйеровском балтийском курорте. В действительности Набоковы провели несколько недель этого месяца на пляжах Мисдроя, где к ним присоединились Михаил и Елизавета Каминка со своим пуделем цвета кофе с молоком 30 30 Интервью ББс ВеН, декабрь 1981. .

Отец Веры Евсеевны умер 28 июня, мать — 12 августа. Чтобы заплатить долги, накопившиеся за время долгой болезни отца, Вере нужно было сразу по приезде в Берлин устроиться на постоянную работу. Раиса Татаринова нашла ей место в той же конторе торгового атташе при французском посольстве, где работала сама. Вере пришлось поступить на курсы секретарей, чтобы овладеть немецкой стенографией, — профессия, пригодившаяся ей в подступающие «тощие годы» 31 31 Интервью ББс ВеН, декабрь 1981; письма ВеН к А.А. Голденвейзеру от 8 и 14 июня 1957, ColB. .

«Король, дама, валет» вышел 23 сентября. Нашлись рецензенты, которые объявили, что теперь можно больше не опасаться того, что эмиграция не даст новых первоклассных талантов. Некоторые неверно истолковали тему механических фигур как критику нежизнеспособности современного человека — идея, которую одни поддержали, а другие сочли неубедительной. Как всегда, лучшей оказалась рецензия Айхенвальда: восхищаясь иронией сюжетных ходов, психологическими штрихами и описаниями, он, однако, отметил, что роман в целом уступает его отдельным фрагментам. В начале ноября в Берлине даже состоялся публичный диспут о романе 32 32 О дате публикации см.: Руль, 1928, 23 сентября; рецензия Айхенвальда: Руль, 3 октября; публичное обсуждение на Мартин-Лютер-штрассе, 6–4 ноября 1928. Запись обсуждения, АВН. .

24 октября Ульштейн подписал договор о правах на немецкое издание «Короля, дамы, валета» 33 33 Договор, ABH. . Согласно договору, Набокову причиталось пять тысяч марок за публикацию романа в «Vossische Zeitung» и провинциальных газетах, а также две тысячи пятьсот марок за отдельное издание. Это была удача: сумма в три раза превышала ту, которую Ульштейн заплатил за немецкую «Машеньку», и во много раз — те ничтожные авансы, которые могло позволить себе «Слово» за первые русские издания: за «Машеньку» — ноль, за «Короля, даму, валета» — триста марок.

14 ноября Сирин опубликовал сдержанно-разгромную рецензию на «Звезду надзвездную» Алексея Ремизова, которого многие считали выдающимся русским прозаиком XX века. На soirée поэтического кружка в доме Евгении Залкинд толстый бездарный старый художник по фамилии Зарецкий зачитал свой отпечатанный на машинке ответ на сиринскую рецензию. В нем он сравнивал Ремизова с Пушкиным, а Сирина — с небезызвестным Булгариным, «продажным» журналистом, служившим в тайной полиции, и автором подлых пасквилей на Пушкина, Гоголя, Лермонтова. Сирин спросил Зарецкого, понимает ли он, что говорит, и заявил: «Если бы не ваш возраст, я бы разбил вам морду». Зарецкий попытался вызвать Сирина на суд литературных старейшин, но тот отказался участвовать в фарсе, предложив Зарецкому вызвать его на дуэль. Зарецкий так никогда и не воспользовался этим предложением 34 34 ВН, Дорогим поэтам, 1928, 30 ноября, АВН; ЗЭФ-1; интервью ББ с ВеН, январь 1985; Field, Life, 222–223. .

В первой половине декабря Набоков ввязался в еще один литературный бой, написав «Рождественский рассказ» — последний из рассказов, который он впоследствии не включал в сборники и не переводил на английский 35 35 Впервые: Руль, 1928, 25 декабря; СРП2, 530. . Некий советский писатель с высокой, хотя и нуждающейся в подновлении репутацией уязвлен тем, что не ему, а молодому крестьянскому писателю заказан рассказ, главным украшением которого должна быть рождественская елка, а главной темой — столкновение нового со старым. Чтобы утвердиться, старый писатель приступает к работе над таким рассказом. Он делает две безуспешные попытки, пока наконец не находит нужной ноты в начале: европейский город, сытые люди в мехах проходят мимо. Огромная елка с дорогими фруктами. Перед витриной магазина на обледеневшем тротуаре — голодный безработный, выброшенный хозяевами на улицу.

Несмотря на необычную для Набокова тенденциозность, «Рождественский рассказ», к счастью, не ограничивается высмеиванием грубой поделки Новодворцева. Со сверхъестественной точностью Набоков изображает мелкий эгоизм и честолюбивые амбиции бесталанного писателя и противопоставляет их тому, что, по мнению Новодворцева, будет воспринято как благородный альтруизм его темы. Параллельную сюжетную линию составляют отброшенные Новодворцевым как не имеющие отношения к делу воспоминания о том, как рождественская елка отразилась в глазах его любимой женщины, потянувшейся к мандарину на ветке, но он не понимает, что именно этими воспоминаниями навеяны первые строки его рассказа. Набоковский рассказ дает понять, что преодоление самого себя в социальной борьбе — это ложь.

В субботу 15 декабря Набоковы принимали гостей у себя в спальне с высоким потолком, где было просторнее, чем во второй из двух комнат, которые они снимали в доме 12 по Пассауэрштрассе. Айхенвальд, стоявший у печи, — зима в тот год выдалась необычно холодная — был как никогда оживлен. Он декламировал стихи, он объявил, что из Риги и Данцига ему пришли приглашения прочесть лекции и посетить вечер, организованный в его честь, а из России — известие о рождении внука. Набоковы поняли, что вечеринка удалась. Примерно в час ночи, когда Айхенвальд «осторожно спускался по короткому лестничному маршу в сопровождении хозяина с ключами от входной двери, он каким-то образом зацепился обшлагом пальто за витое украшение, выступающее между балясиной и перилами, и полуподвешенный застыл в неловкой позе. Он лишь смущенно посмеивался, когда хозяин поспешил ему на помощь». Набоков выпустил Айхенвальда из дома, запер за ним дверь и смотрел через стекло, как удаляется его сутулая спина. Полчаса спустя Айхенвальд вышел из трамвая и стал переходить Курфюрстендам, направляясь к дому. Близорукий Айхенвальд слишком поздно увидел трамвай, мчавшийся на полной скорости с противоположной стороны. Он был сбит и умер, не приходя в сознание, в ту же ночь с воскресенья на понедельник. Всю жизнь он испытывал суеверный страх перед трамваями 36 36 ЗЭФ-1; письмо ВН к ЕИН от 17 декабря 1928; ВН. Памяти Юлия Айхенвальда // Руль, 1928, 23 декабря; Руль, 1928, 18 декабря; Field, Life, 169; Сегодня, 1928, 24 декабря. .