Дмитрий Лухманов - Жизнь моряка

К вечеру подошел «Мирадор» — большой, сильный, красивый и очень чистый буксирный катер.

Закрепили буксир, подняли якорь и двинулись по морскому каналу в сторону Буэнос-Айреса.

Утром подошли к поворотному плавучему маяку на банке Чико и к плавучей лоцманской станции, с которой должен был к нам приехать новый лоцман для реки Параны.

Однако ни на призывные свистки «Мирадора», ни на наш сигнал, ни на радио никто не отозвался. Пришлось стать на якорь.

Часов в десять утра подошел катер с лоцманской станции, взял нашего лаплатского лоцмана. Капитан катера сказал, что все лоцманы разобраны, на станции нет ни одного свободного и очередной лоцман приедет к нам только вечером.

Уже было совсем темно, когда тот же катер привез к нам маленького, круглого, очень подвижного брюнета в черном костюме, червой соломенной шляпе, с бриллиантом в галстуке и с двумя новенькими кожаными чемоданами. Это оказался лоцман для Параны, итальянец, сеньор Карузо.

Ему отвели каюту третьего помощника, который временно поселился вместе с четвертым.

Сеньор Карузо заявил, что до рассвета сниматься не стоит, так как самое трудное место — канал Мартина Гарсия — нужно проходить обязательно днем.

Наступила ночь на 1 января 1927 года.

У нас готовились к встрече Нового года. Решили встретить Новый год все вместе и пригласить сербов и хорватов с «Мирадора».

Мы сразу же подружились и ухитрились довольно свободно объясняться, хотя, правда, это была смесь русского, церковнославянского, итальянского и испанского языков с добавлением английских слов в особо затруднительных случаях. Впрочем, молодым морякам, в особенности если они весело настроены, не надо много слов для того, чтобы поговорить по душам.

— Камарадо!

— Камарадо!

И ударят друг друга по плечу и разразятся хохотом. Потом угостят друг друга папиросами или сигарами. Потом начнут каждый показывать свое судно.

— Боно?

— Боно!

И опять хлопнут друг друга и опять захохочут.

Помещение учеников и команды приняло праздничный вид. Борта и койки были завешаны флагами, столы покрыты скатертями и уставлены пирогами, большими кусками жареного мяса, закусками из саутгемптонских запасов и свежими фруктами. Была и мадера, по бутылке на четырех человек.

«Мирадор» ошвартовался борт о борт. Все помылись, почистились, приоделись и после седьмой склянки сели за ужин.

Было весело, шумно, сербы чувствовали себя прекрасно.

За несколько минут до полуночи наш струнный оркестр собрался за занавеской из флагов, и с последним ударом восьмой склянки грянул «Интернационал». Все встали.

После «Интернационала» начались дружеские тосты.

Праздник кончился вечером самодеятельности, в котором приняли участие и гости.

Один из механиков «Мирадора» оказался виртуозом игры на гитаре и сыграл несколько прелестных хорватских народных песен.

Разошлись после двух часов, а в шесть начали сниматься с якоря.

Ветер посвежел. Мы поставили в помощь буксиру марсели.

Мы все еще шли, почти не видя берегов. Слева сзади чуть-чуть маячил Буэнос-Айрес, и спереди справа скорее чувствовался, чем виднелся, низкий берег. Однако обставленный баканами фарватер был неширок и час от часу становился извилистее.

Сеньор Карузо, должно быть, никогда не водил парусных кораблей и, стоя на баке, танцевал, махал руками и бесился, когда уже бороздивший килем дно «Товарищ» не сразу слушался положенного на борт руля.

Мы скоро перестали ожидать команд Карузо и, подходя к бакану, означавшему поворот в ту или другую сторону, сами заблаговременно перекладывали руль. Таким образом, к моменту, когда Карузо начинал махать руками, руль был уже положен в нужную сторону.

Все шло гладко почти до самого вечера. Но вот в одном узком и мелком месте «Товарищ», несмотря на положенный право на борт руль, медленно пошел влево. Карузо начал кричать, махать руками вправо и рулевым «Товарища» и «Мирадору». «Мирадор» тянул вправо изо всех сил, став почти перпендикулярно к «Товарищу». Толстый проволочный буксир натянулся как струна и лопнул. И «Товарищ» неудержимо покатился влево, в сторону песчаной банки.

Карузо схватился за голову и полным отчаянья и ужаса голосом простонал:

— О, террибеле моменто!

— Из «Гугенотов» запел, — сострил кто-то на баке.

Завели новый буксир, попробовали оттащить «Товарища» за нос, за корму. Но все было тщетно. Корабль прижало всем левым бортом к песчаной банке.

«Мирадор» вызвал на помощь по радио второй буксир.

Наутро пришел «Обсервадор».

Оба парохода впряглись в «Товарища». Страшно было смотреть, как вытягивались стальные толщиной в руку буксиры и как точно приседали и вдавливались в воду пароходы. Но остовый ветер дошел уже до силы шторма, вода прибывала, и в два часа дня мы тронулись с места под крики всех команд.

Дорого взяли Миановичи за буксировку, но, наверно, они не ожидали, что им придется пустить в работу два самых больших буксирных парохода.

В четыре часа мы прошли узкий канал между островком Мартин Гарсия и отмелью.

Здесь мы расстались с «Мирадором». Дальше нас повел «Обсервадор».

К вечеру мы вошли в реку Парану.

Парана — неширокая, но глубокая река с сильным течением и бурной пенистой водой. Перекатов нет, и банок немного.

Берега ее невысоки, но обрывисты и сплошь заросли лесом. Кое-где виднеются домики фермеров, пристани, лодки. Встречаются речные и морские пароходы, идущие из Санта-Фе и Росарио. В общем, уныло, однообразно.

В десять часов вечера стали на якорь и простояли до рассвета. С рассветом тронулись дальше..

Теперь сеньор Карузо совершенно успокоился и весело болтал за нашими завтраками и обедами.

5 января после захода солнца мы увидали огоньки Росарио, а часов в десять вечера в виду города отдали якорь.

В девятом часу утра показались идущие к кораблю два катера: один побольше, на котором было много народу, другой поменьше, очевидно с властями.

По международным правилам, как судно, пришедшее из-за границы, здоровье экипажа которого еще не проверено медицинскими властями, мы подняли на фок-мачте желтый карантинный флаг.

С большого катера люди махали платками и шляпами. Это были репортеры аргентинских, уругвайских, парагвайских и бразильских газет.

Однако они не могли пристать к борту до тех пор, пока наше судно не осмотрено властями и не спущен зловещий желтый флаг.

Со служебного катера высадились власти во главе с супрефектом морской полиции, молодым франтоватым аргентинцем в военно-морской форме, и его адъютантом.

На этот раз осмотр прошел не так быстро, как в предыдущих портах.

По очереди вызывали в кают-компанию всех членов экипажа и сличали их наружность с описанием в анкетах и фотографиями.